Анатолий Севастьянов - Дикий Урман
«Все! Вот он, плот. Теперь наверняка отчалю… А что, если?…»
Росин схватил медвежонка за шиворот. Малыш, обиженный таким обращением, взвыл что есть мочи. Росин оттолкнул плот. На поляну выскочила медведица. От резких, сильных толчков плот оседал в воду, шест гнулся в дугу, вот-вот сломается. Но медведица плыла быстрее. Медвежонок широко расставил лапы и скулил, боясь свалиться с плота. Разъяренная медведица, прижав уши, настигала. Росин отшвырнул ногой медвежонка - пусть забирает! Но тот, вместо того чтобы плыть к маме, карабкался на плот. Мохнатая фурия рядом! Росин бросил шест - и с головой в воду! Медведица ткнула мордой медвежонка и повернула к берегу. Малыш, вовсю работая лапами, торопился за ней.
Звери выбрались на берег, отряхнулись. Медвежонок, получив для порядка затрещину, припустил с поляны. За ним вразвалку пошла мамаша.
Росин взобрался на плот и принялся стаскивать мокрую рубаху. Медведица оглянулась и, увидев его с поднятыми руками да еще с рубахой на голове, как-то по-своему поняла этот жест и злобно рявкнула. Росин чуть не упал, схватил шест и заторопился подальше от берега, поглядывая на медведицу.
Долог день перед белыми ночами. Но и его только-только хватило, чтобы до темноты вернуться к шалашу.
Федор неподвижно сидел у шалаша. Сидел прямо и прямо держал голову, но глаза были закрыты - он спал. Видимо, нашел положение, при котором притупилась боль в спине. Поза для сна, конечно, была неудобной.
– А я поджидал: в лодке приплывешь, - разочарованно сказал он.
– Нет. Весло вот нашел, а лодки в тростниках нету.
– Неужто все по озеру ее таскает?
– Не видел.
– В ту вон траву не утянула ли? Видишь, по правую руку?
– Был там. Нету.
– Вот напасть. Может, под воду уволокла? Вокруг коряги какой лесу замотала. Силы у нее хватит.
– Ты ел чего?
– Карася жевал. Давай и ты поешь. Росин махнул рукой:
– Давай лучше спать.
…Всю ночь стоял непрерывный, нудный писк комаров. Голову приходилось прятать в сено. Вокруг непроглядная мгла. Шуршали в листьях и траве мыши, лазали в рыхлой подстилке, ворошили сено под ухом.
– В рот заберутся, - ворчал Росин и стучал кулаком по подстилке.
Мыши стихали. Опять совал голову в сено. Душно, пыльно, осока царапала лицо, но зато не было комаров.
Не успел Росин как следует заснуть, крепкие пальцы сжали плечо.
– Где вата?! Ты выбросил ее?! Она была…
– Лежи, лежи, Федор, ты что? - принялся успокаивать Росин. - Какая вата? Ложись, ложись на место.
– Да очнись ты! - рассердился Федор.
– Что с тобой? Я думал, ты бредишь.
– Надо вату. Когда искал спички в твоих штанах, в заднем кармане была.
– Откуда она там?… А пожалуй, верно, есть. Как-то проявитель фильтровал. Да зачем она тебе?
– Как огонь добыть, припомнил!
Глава 8
Бесшумно летящая болотная сова резко шарахнулась в сторону. Из шалаша, поеживаясь от утреннего холода, вылез Росин и чуть свет отправился в тайгу.
Когда солнце поднялось над вершинами и лежащий на озере туман оторвался от воды, Росин вернулся с парой коротких досок, выстроганных ножом из найденных в буреломе щеп.
– Теперь все есть. Повременим, покуда роса пообсохнет, и попытаем… Давай-ка бересту помельче натеребим, чтобы как паутинки, как порох.
– Куда же еще? И так уж мелко.
– Не ленись. Не загорится - всё. Ваты только на раз.
Поднялся и растаял туман над озером… Мало-помалу подсохла роса…
Федор оторвал от ваты примерно треть и чуть поплевал на нее.
– Без этого нельзя. Надо, чтобы плотнее скаталась, - пояснил он, скатывая клочок ладонями.
Скатал, завернул в оставшуюся вату и опять осторожно скатал.
– А я, паря, лежу и вспомнил: маленьким был, мужики у нас - спичек нету, а они прикуривали… На, бери.
Росин положил сигарку из ваты между досок и принялся осторожно двигать взад-вперед верхней доской. Чем плотнее скручивалась вата, тем быстрее становились его движения.
– Чувствуешь, Федор, паленым запахло?
– Води, води руками быстрее. Хорош! Давай!
Росин отнял доску, Федор схватил скрученную вату, разорвал и подул. В середине огонек, как на кончике папиросы!
– Федор, огонь! Огонь же!
– Почто орешь? На, разжигай!
Росин припал к хворосту. Обложил вату берестой и принялся раздувать тлеющий огонек. Тончайшие нити бересты свертывались, как живые, и вдруг вспыхнули язычки пламени.
– Ура! Федор! Ура!
– Так-то, паря, так! Горит, елки-колючки!
Язычки разбежались по веткам, лизнули сухую хвою, и вот вся куча, треща и стреляя искрами, пылала большим, веселым огнем.
Росин вскочил и колесом, с ног на руки, с рук на ноги, завертелся по поляне.
– Ишь ты, полубелый, шею свернешь. Полно! - уговаривал Федор, а самого только больная нога удерживала на месте.
– Ну что, Федор, карасей будем жарить?
– Можно… Почто палку берешь? Давай в глине, так вкусней.
Росин отобрал пару самых крупных карасей, обмазал слоем глины и зарыл в пышущие жаром угли вовсю пылавшего костра.
– Как дым навернул, спасу нет, курить охота. Сверни хоть листочков каких.
Росин сделал маленькую сигарку из прошлогодних листьев. Федор затянулся и чуть не задохнулся от едкого, удушливого дыма.
– Не годится.
– Может, что-нибудь другое завернуть?
– Не, повремени покуда. Пока пекутся, чайку, паря, надо устроить.
Росин притащил с берега десяток ровных, с куриное яйцо, камней, отмыл и положил в костер на угли. Федор с трудом согнул спину, приподнялся и сел.
– Ты чего? Опять разболелась?
Федор чуть повернул больную ногу руками и снова осторожно лег.
– Почему ты не можешь попросить меня? Даже перевязываешь сам. Неужели не так сделаю?
– Полно. Сам справлюсь, почто просить. Проверь лучше, что там с рыбой.
Росин выкопал из сыпучей золы замурованных карасей, отбил глину. Чешуя отстала вместе с ней.
– Смотри, Федор! Вот это деликатес! - восторгался Росин, перекладывая на бересту дымящуюся рыбу. - Наконец-то человеческий обед. Жалко, соли нету.
– Ничего. Ханты сказывают, раньше вовсе соли не знали.
Оба принялись за карасей, и через несколько минут на бересте остались только косточки.
– Ну вот, паря, и без соли управились. Даже про чай забыли.
Росин подхватил палками камень, быстро обдул его и опустил в большую, налитую водой берестяную миску. Пустив облачко пара, вода зашумела; Росин достал из углей второй камень - и тоже в миску, за ним третий, четвертый, еще и еще, пока не закипела вода.
– Шипигу положил?
