Дмитрий Шпаро - К полюсу!
Заторопились.
На месте лагеря никого не было, но на торосе метрах в трехстах стоял Юра, который наблюдал за всеми шестью разведчиками. Мы подняли руки вверх, что означало: «Переправа есть». Хмелевский засвистел, закричал и, в свою очередь, сделал тот же знак. Собрались быстро.
Хорошо, что мы все время спешим. Сколько раз благодаря этому нам удавалось обгонять, если так можно сказать, природу. И на этот раз успели. Я прошел первым, вода подступала к лыжам, но плавные быстрые движения не нарушили шаткого равновесия.
Одна переправа в этот день была классической, именно такие мы многократно делали на подходе к станции СП-23 в 1976 году.
Идеальное, залитое солнцем, вожделенное поле. Никаких торосов. И вот первый — Леденев — как вкопанный остановился. Вода! Насколько хватает глаз, черной струной вправо и влево лежит река: ширина 15—18 метров, берега ровнейшие, будто проведенные по линейке. На поверхности «сало» не толще бумажного листа, ни льдинки, ни клочка снега. Десять минут мы надували лодку, с байдарочным веслом первым перебрался Юра. Потом своим чередом пошла обычная челночная переправа. Рейс — один человек, или два рюкзака, или куча лыж и лыжных палок. На пятидесятой минуте лодка была уложена в рюкзак Василия и лыжи разобраны.
Через полчаса после челночной переправы возник новый канал. Лед у берега был совсем крепкий — лыжной палкой не пробьешь, значит, наверняка по нему можно идти. Посередине особым матовым блеском светились тонкие пластины серого мокрого ниласа, а дальше до противоположного берега черной тканью лежал совсем прозрачный лед в белых звездах. Прорубить канал для лодки — три верных часа. Идти на лыжах? Вроде бы риск большой.
Легкий Леденев без рюкзака осторожно скользит, лед под ним прогибается, прямо ванночка образуется. Вадим — второй. Натягивается веревка. Теперь, держась за нее, Леденев переносит рюкзаки. Последним переходит Мельников. Ему плохо удаются плавные движения, и, как ни уговариваем мы его скользить, он шагает будто слон. Все готовы помочь Толе, но, к счастью, помощь не нужна, лед выдерживает.
Толя чуточку обижается — опять шел последним по расшатанному льду: «Раз у меня получается хуже, чем у других, то мне логично идти среди первых — по льду, который еще крепок». Я смеюсь: «Ведь ты, идя впереди, испортишь дорогу. Лучше уж нам сперва пройти».
В 15.00 новый канал с чистой водой. Через час нужно встать лагерем, так как с СП-24 к нам вылетает борт. Сделать переправу и уйти от воды мы не успеем. На берегу останавливаться также нельзя. И вот первый раз за 64 дня мы идем к югу. Отходим от реки на полкилометра.
Сброс прошел по-деловому, отлично. Координаты лагеря 88°25' северной широты, 160° восточной долготы. До полюса 176 километров.
29 мая. Вечером в палатке подолгу идут разговоры. Лаз — вход в нее — сделан из синего капрона, так легче найти его среди оранжевых стен, когда ставишь дом. Через этот рукав мы любуемся солнечным пейзажем. Иногда в окошко, обрамленное легкой колышущейся тканью, льды кажутся синими, а про солнце Рахманов сказал: «Химическое».
Пустили в ход шутку: «включи телевизор» — то есть открой синюю дверь — окно. Передача все время одна и та же: «Клуб кинопутешествий». А однажды нас словно осенило: одновременно с Клубом идет и другая программа. Если смотреть не из палатки, а в палатку, то показывают «В мире животных»...
На последнем сбросе четверо подровняли бороды и стали сразу какими-то приглаженными и прилизанными. Я попросил ребят с СП-24 прислать тазик. Его привязали к грузовому контейнеру. При падении белый эмалированный красавец погнулся, но все-таки я помыл голову и был очень доволен. Запросил Снегирева скорее в шутку, чем всерьез, можно ли в канун достижения Северного полюса побриться, ответ пришел неожиданно официальный со строгими словами: «Указаний на этот счет у меня нет». Затем нам была передана просьба председателя штаба, главного редактора «Комсомольской правды» В. Н. Ганичева — бороды оставить «хотя бы до СП-24, где планируется первая пресс-конференция».
19 мая получили письмо от Снегирева. Думаю, что правильно назвать его не просто личным письмом, а человеческим документом. Вот его начало:
«Скоро встретимся, и меня в этой связи переполняют два чувства: желание наконец увидеть вас, убедиться, что с вами все в порядке, что вы действительно победили эти страшные 1500 километров, и второе — сожаление, что скоро кончится удивительное время, отойдет в прошлое часть жизни, может быть, самая яркая. Да, трудно. Очень трудно. Порой просто невыносимо. Но лучше так, чем обыкновенно. Эти бессонные, полные тревог и проблем сутки, недели, месяцы будут лучшими в жизни. Не только в вашей жизни, но и в моей. Теперь это ясно, как никогда».
20 мая вынудили Давыдова провести физиологическую пробу. Юра предложил, Вадик отказался, Леденев и я поддержали научного руководителя. Известна формула — не делать лишнего, она объясняется ленью или пассивностью, но часто трактуется и как некий принцип самосохранения. Я думаю, что истинное самосохранение (сохранение личности) в ином: если можно, то сделать больше, заставить себя не сидеть, а стоять, не отдыхать, а работать, делать то, чего делать не хочется. Таков, кстати, не щадящий себя Леденев. Как хорошо, что сейчас Юра, он и я едины. Наша взаимная поддержка ценна не только своим результатом, она имеет сама по себе большое значение для нас троих.
Двадцатого провели и другую пробу — стоматологическую. Всем семерым Вадим смазал десны йодом, затем мы широко пораскрывали рты, и Рахманов крупным планом сфотографировал на цветную пленку зубы и очень страшные, черные от йода, десны. Вадим что-то измерял и записывал.
Наше путешествие заканчивается. Но каким будет финиш? Ситуация осложнилась. 20 мая исчезло солнце. Обычно белая мгла являлась ночами, утром выглянешь из палатки: молоко, а ведь накануне вечером и небо синело, и белые поля под солнцем золотились, и изломы льдин ярко поблескивали. На этот раз — во второй день отдыха после четвертого сброса — приход белой мглы мы наблюдали во всех подробностях. Сперва на небо словно легла мелкая сетка, и солнце стало матовым. Затем туману прибавилось. В какой части неба плывет солнце, теперь угадать можно было только по большому светлому пятну, разметавшемуся на облаках. Дальние торосы исчезли. Небо, воздух и снег скоро слились в единое белесое, тусклое и в то же время светящееся пространство.
Двадцать первого Вадим поднял всех рано, но из лагеря мы не вышли. Некуда было идти.
Двадцать второго пошли. На первом переходе у троих судорога стянула икры. Место лагеря еще виднелось, и ноги не разошлись, когда возник канал, покрытый живой кашей. Подо мной льдины неожиданно разъехались, и, чтобы не ухнуть в воду, я упал на северный берег, лицом ударился о твердые ледяные кристаллы и тут же схватился за глаз. Щека была разрезана, глаз подбит. Гулять мне теперь по полюсу с синяками и ссадинами.
