Луи Жаколио - В трущобах Индии
Кишная отвечал, что не может оставить подземелий раньше окончания праздника, потому что, говорил он, за ним следят члены общества «Духов Вод»; потом же он передаст ему Сердара… того самого, который был в плену на Цейлоне и который будет, вероятно, скоро казнен…
— Сердар — это я, — прервал его Сердар, которому слова Рудры вернули надежду.
Рудра поклонился и продолжал рассказ.
— Я знал, что Кишная не мог передать Сердара, зато он серьезно рассчитывал передать в руки офицера Нана-Сагиба. Офицер с презрением взглянул на него и отвечал: «Ты все тот же, Кишная, но ты напрасно пробуешь обмануть меня; если завтра вечером, после захода солнца, Нана-Сагиб не будет в моей власти, я нападу на развалины с целым батальоном шотландцев, которыми я командую, — он расположен в полумиле отсюда по моему приказанию
— с единственной целью — помешать вам удрать отсюда. Ты видишь, я принял свои меры. Если ты не доставишь мне Нана-Сагиба, я прикажу всех вас перевешать на крепких деревьях. Это так же верно, как то, что я зовусь Максуэллом, а ты знаешь, умею я справиться с этим или нет». — У меня, значит, был перед глазами знаменитый Максуэлл, который залил Индию кровью женщин и детей. Но далее будет еще интереснее. «Ты понимаешь, — говорил он Кишнае, — что меня всегда оправдают за то, что я повесил двести, триста негодяев, подобных тебе, так как вы похитили полковника того же полка, батальон которого находится поблизости, и всю его семью».
— О, негодяи! — воскликнул Сердар.
— Часы его сочтены, — мрачно сказал Рама.
— Кишная, — продолжал Рудра, — видя, что шутки плохи, дал офицеру все указания, какие имел, чтобы найти Нана-Сагиба. Он указал ему долину, которая сообщается с пещерами, и объяснил ему, что достаточно взорвать камень, который находится против последнего баобаба, чтобы проникнуть во внутренности пещер, прибавив при этом, что необходимо запастись лестницами для спуска вниз. Довольный этим указанием, Максуэлл просил его дать ему двух человек для осмотра местности, а затем уже собирался провести шотландцев и сделать окончательную атаку. Кишная обещал дать ему их сегодня. Я решил тогда дождаться их, чтобы предупредить вас об их присутствии; я узнал от сына Анандраена, что отец его был в Нухурмуре. Я сидел, притаившись, в соседних кустах, готовый каждую минуту опередить их, как только они двинутся в путь. Ты знаешь остальное.
— Рудра, — сказал Сердар, — ты не подозреваешь, какую услугу делаешь всем нам и особенно мне. Достаточно тебе сказать, что европейские пленники тугов связаны со мной самыми дорогими узами… Ты можешь просить у меня награду, какую желаешь. Я заранее обещаю тебе ее, если только она в моей власти.
— И в моей, — прибавил принц.
— Так это твои родные, — сказал Рудра, — очень хорошо; нет ничего легче, как их спасти…
— Неужели ты нашел средство… И их не убьют при первой же попытке нашей проникнуть в развалины?
— Нет ничего проще, — настаивал индус.
— Скромен он, наш друг, — сказал Барбассон, которому не удавалось до сих пор вставить ни словечка, — устраивает всякие чудеса одним мановением руки, успевает там, где такие старые, опытные люди, как Анандраен, терпят неудачу, а он, видите ли, говорит… не поморщившись даже… что это очень просто.
— На свете есть только один Рудра! — с гордостью воскликнул индус.
— В таком случае довольно, — сказал Барбассон, — единственный экземпляр, могу сказать… Беру назад свой комплимент.
— Какое же средство? — с нетерпением прервал его Сердар.
— Очень простое, повторяю, — продолжал индус, пристально всматриваясь в Барбассона (индусы мало понимают шутки), — вооружитесь хорошенько и отправляйтесь туда сегодня же вечером; спрячьтесь в развалинах… Надеюсь, вы не дадите уйти Максуэллу и его двум спутникам… Я свистну три раза, и, когда появится Кишная, думая, что это свисток офицера, мы схватим его и, приставив ему нож к горлу, прикажем провести нас к пленникам, которых немедленно и освободим.
Только утопающий, который чувствует вдруг спасительную руку, испытывает радость, равную той, какая наполнила вдруг сердце Сердара; реакция была так сильна, так неожиданна, что глаза его наполнились слезами и он несколько минут не мог произнести ни одного слова. Как все нервные люди, он был рабом тех маленьких нервных узлов, которые передают ощущения мозгу и на минуту парализуют его под влиянием слишком сильного волнения. Но все поняли, что на этот раз то были слезы радости.
— Не само ли небо послало тебе внушение, мой милый Анандраен, — сказал Сердар, пожимая последнему руки, — и ты привел нам такого союзника?
— Черт возьми! — воскликнул Барбассон с некоторым оттенком зависти. — Говорил же я вам, что эти мерзавцы туги не ушли из развалин!
В эту минуту вбежал Сами, еле переводя дыхание.
— Господин, — сказал он Сердару, — я был сейчас на верхушке баобаба и слышал целый разговор. Англичанин говорил тугу: «God bless me! Настоящая чертова дыра эта долина, но — ба! — мы спустим лестницы». И потом он стал говорить, что заставит сто человек спуститься вниз, а весь остальной батальон разместит со стороны озера и заставит охранять выход…
— Хорошо, Сами! Очень хорошо, кончай!
— Я не слушал больше, я думал, что важнее дать знать сюда… но, если хочешь, я вернусь туда.
— Бесполезно, мое дитя! — отвечал Сердар. — Мы знаем уже достаточно, а теперь, господа, берите карабины и постараемся не впустить их. Мы спрячемся в небольшом пальмовом лесу, который находится у лощины, и если сами они не заставят нас принять крутые меры, то приведем их здравыми и невредимыми в Нухурмур. Надо оставить их всех пока в живых, если только окажется возможным. Я хочу представить этих негодяев нашему судебному трибуналу в Нухурмуре.
Сердар произнес эти слова с необыкновенно странной и несвойственной ему улыбкой; глаза его, обыкновенно добрые, блеснули при этом металлическим блеском, придав лицу его выражение ненависти и жестокости, которого никогда еще не видели у него.
Когда маленький отряд вышел из пещер, направляясь под руководством Сердара к тому месту, где он должен сесть в засаду, последний заметил, что Рудра безоружен, и спросил его, не забыл ли он взять с собой карабин.
— У меня его нет, — отвечал индус со вздохом, — оружие белых слишком дорого для нас, туземцев.
— Позвольте мне, Сердар, предложить ему вот это, — сказал Барбассон, передавая индусу прекрасный американский карабин Кольта. — Это мой, и я прошу его принять в воспоминание блестящих услуг, оказанных нам.
— Все это хорошо, Барбассон, но как же вы…
— Я возьму себе карабин бедного Барнета; он будет напоминать мне превосходного друга, которого я потерял.
