Николай Максимов - Поиски счастья
«Эскимос или чукча, если он человек, а не морж, должен жить лучше. Ты думай об этом, Тымкар…» «Если он человек… если он человек, а не морж…» — Тымкар глубоко задумывается, руки безвольно опускаются.
Исподтишка Сипкалюк наблюдает за ним.
«Значит, чернобородый — человек: он живет лучше. Джон — человек, Ройс — человек, Кочак, Омрыквут, Гырголь… Они все живут лучше…» Слова Емрытагина волнуют ум Тымкара, однако они недостаточно ясны. Не зря же сказал старик: «Ты думай об этом, Тымкар!» А разве он не думал? Ведь само слово «луораветланы» (чукчи) означает «настоящие люди». Так как же: настоящие люди, а не могут жить лучше, а другие, не луораветланы, а… «Если он человек, а не морж…» Тымкару вдруг становится смешно: как может человек быть моржом?
Улыбка на лице мужа недолго радовала Сипкалюк. Лицо Тымкара снова стало угрюмым: «…Должен жить лучше». И Тымкар стал обдумывать, что же надо сделать, чтобы чукчи и эскимосы стали жить лучше. «Чернобородый имеет шхуну, товары. Но где все это могут взять чукчи? Джон? Тот — «помогающий» у чернобородого, плохой, лукавый человек». Нет, Тымкар, не хочет быть таким, как Джон. Он отказался стать «помогающим», когда Джон звал его. Ройс? Но Ройс совсем непонятный человек. Да и человек ли он? Что нужно ему в земле? Говорят, он живет с Тэнэт и сам хочет стать охотником и немного купцом. Кочак? Однако он хоть и слабый, но все же шаман. Не могут же все чукчи стать шаманами! Кто станет кормить их… Тымкару на мгновение опять стало весело… Раздумывал он также об Омрыквуте и Гырголе, но так и не решил вопроса, что же сделать, чтобы чукчи и эскимосы жили лучше.
Об этом же размышлял Кутыкай, которого пурга захватила с Гырголем у Джонсона. За годы разъездов с Гырголем многое видел Кутыкай. Но во всем этом многом мало нового. Всюду одно и то же: оленевод-хозяин, пастухи и бедняки.
Новое для Кутыкая разве только в поведении Гырголя. То убийство, то захват чужого пастбища, угон оленей за долги, невтумство в каждом стойбище, спирт. Гырголь всюду называет себя хозяином Амгуэмской тундры. А разве может один человек быть хозяином всей тундры? Недавно в гневе он прогнал из тундры бедняка Чока: «Встречу — убью!» — крикнул Гырголь ему вслед. А вдруг он когда-нибудь прогонит из тундры и Кутыкая? «Куда пойду с тремя детьми, женой и со своим маленьким стадом?» Годы идут, а стадо Кутыкая не увеличивается. Много приходится убивать оленей для пищи: дети, да и самому нельзя без еды.
Кутыкай в пологе один. За кожаной перегородкой слышны пьяные голоса Джона и Гырголя, Горят два жирника. Тепло. Китти — так зовут «помогающую» Джона — не выходит из комнаты американа. Джон нарядил ее в таньговские одежды, и она совсем перестала быть похожей на женщину. Даже во сне Кутыкай не видел таких.
Прислушиваясь то к пьяным возгласам своего хозяина и Джона, то к вою пурги, Кутыкай пытается придумать, как ему увеличить свое личное стадо, чтобы стать независимым, уйти от Гырголя. Ему стыдно быть «помогающим» у убийцы: словно и на нем кровь, хоть он сам не убивал никого. Но сколько ни прикидывает в голове пастух, ничего доброго придумать не может. Единственный способ стать многооленным — это жениться на дочери богатого оленевода. Но кто же отдаст бедняку дочь? Да Кутыкаю уже и лет не так мало, и семья у него, где уж тут пытать счастья на этом пути! Другая мысль все чаще посещает пастуха. Уже давно по тундре кочуют слухи о каком-то сильном таньге Ван-Лукьяне, который один раз был в стойбище Омрыквута. Слухи проникают в каждую ярангу бедняка. Говорят, таньг учит пастухов собраться всем вместе, прогнать богачей и поделить оленей между собой. Если верить его словам, так поступили таньги на Большой земле, и теперь все живут хорошо. Так же, говорит, американов прогнать надо. «Конечно, — думает Кутыкай, — американов надо! Плохие. Да и Гырголь тоже стал вроде Джона…» Что же касается Омрыквута, то здесь — хотя Кутыкаю и очень надо бы увеличить свое стадо, чтобы уйти от Гырголя и жить одному, — он даже не смеет и подумать, чтобы они — Кеутегин, Рольтыргыргин, он и другие пастухи — сговорились бы, прогнали хозяина и забрали его оленей. «Как можно забирать чужое? Таньг, однако, говорит непонятное… Вот если бы Омрыквут сам дал…»
Кутыкай призадумался. Без рубашки, босой, он лежит на шкуре у жирника, шевеля пальцами на ноге. Невысокий лоб весь в морщинах. «Как-то там мои олешки? Не задрали бы волки, — вдруг шевелится в голове беспокойная мысль. — Однако, ничего: Кеутегин хороший пастух, тумга-тум».
Да, Кеутегин хорошо стережет оленей. Сутки дежурит он у стада, потом спит — тоже почти целые сутки, — наедается и снова в тундру. Завидует Кеутегин Кутыкаю: в тепле сидит, курит, людей видит, а здесь — только олени…
Но разве бывает когда-нибудь доволен человек? То, о чем мечтает Кеутегин, совсем не устраивает Кутыкая. «Лучше бы пас оленей!» — думает он. Вот только плохо, что личное стадо так мало. А как сделать, чтобы увеличить его, чтобы всегда в яранге было вдоволь мяса и жира? Нет, никто не может придумать ответа на этот вопрос: ни он, ни Кеутегин — никто.
…Кеутегин. Уже третьи сутки его никто не приходит сменять. Куда пойдешь, где найдешь стадо в такую погоду? И он, измученный, ложится с подветренной стороны у брюха дремлющего оленя и мгновенно засыпает. А неподалеку крадутся к стаду волки… Но спит Кеутегин, а ветер относит от чутких ноздрей оленей тревожные запахи. Быть беде!
Кутыкай тоже спит; опьянев, спит Джонсон. Он проиграл Китти Гырголю, но та, как всегда, вовремя исчезла…
Пурга не утихает.
Над проливом, в тундре, на побережье — всюду властвуют тьма и буран.
Холодно.
Кейненеун больна. Она одна в своем шатре.
Дочь Кайпэ учится вышивать; мать шьет обувь.
Захваченная непогодой, под обрывом, едва заметная из-под снега, лежит насмерть разбившаяся, замерзшая Эмкуль. Не знает старик Вакатхыргин о смерти дочери…
Амнона не спит: болезнь не дает ей покоя.
Краснощекая Майвик опять ласкает ее, ложится рядом.
Тагьек накалывает рисунки на костяные изделия для продажи: на мундштуки, брошки, ножи.
Глава 37
ЗЕМЛЯ ПРОСЫПАЕТСЯ
Слухи об империалистической войне достигли Кочнева только к осени 1915 года. В следующую навигацию ни один русский пароход почему-то не зашел в бухту Строгую. Некоторые сведения о ходе военных действий проникали сюда из американских газет. Сведения были не радостные. Немцы захватили Польшу и часть Прибалтики. Царская армия терпела поражение за поражением, вынуждена была отступать. В ту пору далеко не все знали об измене военного министра Сухомлинова, о том, что некоторые царские министры и генералы вместе с царицей, связанной с немцами, выдавали врагу военные тайны.
