Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности
При написании этой книги я, помимо своего звукового дневника, использовал также материалы экспедиционной хроники, составленной в американском офисе экспедиции на основе наших же сообщений. Так, например, сегодня, 4 ноября, хроника сообщала:
«Команда рассчитывает прибыть в базовый лагерь 7 ноября. У собак появился новый мощный стимул, заставляющий их энергичнее тянуть нарты, — у Тьюли, единственной суки, течка! Несмотря на плохой радиоконтакт с Пунта-Аренасом, удалось все-таки понять, что команда отметила вчера стодневный юбилей экспедиции чаем вместо ожидаемой водки, которую Виктор сохранил для подобных оказий! Похоже, что эта бутылка Виктора стала одним из тех малосущественных предметов, которые были принесены в жертву (отправлены назад) в прошлом месяце, когда команда, стараясь сберечь силы собак, освобождала нарты от лишнего груза. Лагерь в координатах: 79,7° ю. ш., 85,2° з. д.».
Очевидно, по мнению очаровательных сотрудниц американского офиса экспедиции, факт сохранения мной в столь трудных условиях целой бутылки водки и особенно те мучительные страдания, выпавшие на мою долю, когда пришлось расстаться с этой бутылкой под давлением обстоятельств, должны были внести существенный вклад в канонизацию моего образа в глазах следящих за экспедицией американцев.
Для оправдания в глазах соотечественников скажу, что единственная бутылка водки, присланная мне с Беллинсгаузена ко дню рождения, путешествовала с нами только два дня, 16 и 17 сентября, не дожив до критического периода, о котором упоминается в хронике, около двух недель.
5 ноября, сто второй день.Желтый цвет стенок палатки всегда создает впечатление яркого солнечного утра снаружи, но сегодня это впечатление оказалось обманчивым. Туман был настолько густым, что, казалось, его можно было резать ножом. Температура минус 32 градуса, слабый ветер с юго-востока. Вчера вечером, получив по радио координаты, мы с Этьенном нанесли их на карту, и я к своему немалому удивлению обнаружил, что за последние три дня, когда из-за плохой видимости идти приходилось в основном по компасу, мне удалось сохранять верное направление, очень незначительно от него отклоняясь, правда, все в ту же сакраментальную левую сторону.
Воодушевленный, я сам определил курс, которым мы должны были идти сегодня, чтобы выйти к перевалу на холмах Индепенденс. Мне, естественно, было интересно узнать мнение официального навигатора об этом, поэтому я выбрался наружу и побежал, рассекая туман, к пирамидальной палатке Джефа. Вопреки моим ожиданиям, Джеф не только не согласился с моими цифрами, но и подверг сомнению качество моей пойнтменской деятельности в последние дни, заявив, что именно из-за моей неудовлетворительной работы сегодня придется менять курс. Слегка озадаченный, я вернулся в палатку и сказал об этом Этьенну. Времени разбираться в том, кто из нас прав, а кто виноват, не было, поэтому, предоставив штурману штурманство, мы собрали лагерь и вышли в рекомендованном им направлении, повернув круче к востоку, к невидимым из-за густого тумана горам. Не успел я пройти и трех десятков метров, как у меня сломалось крепление и моя левая лыжа выкатилась из-под ноги и продолжила самостоятельное скольжение в известном только Джефу направлении. Часть крепления, фиксирующая пятку вместе с ремнем, осталась на ноге, другая же, фиксирующая носок вместе с лыжей, укатила вперед.
Далее события разворачивались примерно так, как в соревнованиях «Формула-1», когда бригада механиков меняет вышедшее из строя колесо. Там счет идет на секунды, цена которых очень высока. Моих же «механиков» тоже можно было понять: минус 32 градуса, ветер, туман и вынужденная остановка сразу же после старта, когда никто еще толком не успел согреться, заставляли всех двигаться быстро и решительно. Уилл притащил запасное крепление, Джеф — отвертку, а я, распластав лыжу на снегу, начал операцию. Мне потребовалась вся моя сила, чтобы отвернуть три заледеневших винта, причем каждый мой успех встречался одобрительными криками стоявших вокруг замерзших мужиков. Дело было завершено за десять минут, новое крепление было установлено, а старое, отслужившее мне верой и правдой свыше 2000 километров, было предано снегу с должными почестями.
Вскоре начался подъем, ветер повернул к востоку и резко усилился, видимость упала до 50 метров и идти стало несколько менее приятно, но
Нам встречный ветер слезы оботрет,Но не горячей сухостью дыханья,А превращая их в прозрачный лед.Не в этом суть. Вперед! Только вперед!Нет слез в глазах, а с ними покаянья!
В борьбе с подъемами, встречным ветром, компасом и самим собой время шло быстро, и вскоре мы остановились на обед, что было сделано скорей по привычке, чем по необходимости. Но неожиданно ветер, к счастью, стал ослабевать и вскоре после обеда стих окончательно, но туман, казалось, стал еще гуще. Часа через два я различил слева и справа от себя в тумане неясные очертания довольно высоких гор. Мы шли как раз между ними, что никак не входило в наши планы, однако мы продолжали движение, надеясь сориентироваться, подойдя поближе к горам. Поднявшись почти к вершине перевала, седловина которого угадывалась между двумя этими горами, мы остановились. После непродолжительного обсуждения ситуации, в котором активное участие приняли Джеф, автор курсового проекта, пойнтмен, его исполнитель, и Этьенн, независимый эксперт, сошлись на мысли, что мы здорово уклонились влево и буквально уперлись носками лыж в горы немного ранее того места, где мы собирались форсировать холмы Индепенденс. Судя по всему, горы, в которые мы уткнулись, были холмами Либерти. Таким образом, выбрав себе путь между Свободой (холмы Либерти) и Независимостью (холмы Индепенденс), мы немного не дотянули до Независимости, зато обрели Свободу, с которой сейчас, прямо как у Высоцкого, буквально не знали что и делать.
Я поднялся повыше, чтобы посмотреть, можно ли форсировать перевал в лоб, но спуск с него был крутым и скользким, так что форсировать его в упряжках при такой плохой видимости было совершенно невозможно. В нашей ситуации это означало, что придется поворачивать обратно и обходить горы с запада. Пройдя примерно милю на север, мы под прямым углом свернули к западу, но обнаружили, что в этом случае маршрут наш будет проходить в опасной близости от той горы, которую мы собирались обогнуть. Пришлось вновь повернуть на север и пройти еще две мили. Надо сказать, что на карте в том районе, где мы предположительно находились, к западу от нас были обозначены трещины, и поэтому мы специально прошли подальше на север, чтобы их обогнуть. Однако, когда я повернул к западу, то буквально через километр подошел к краю огромной, шириной метров 40–50, закрытой снежным мостом трещины. Я дал знак идущему следом Джефу остановиться, а сам перешел трещину по снежному мосту, чтобы посмотреть, что там дальше. То, что я увидел, не вселяло никакого оптимизма. Метров через тридцать параллельно первой трещине шла вторая такой же ширины, а далее начинался угадывавшийся в тумане спуск. Это была типичная расчлененная параллельными трещинами поверхность стекающего с крутого горного склона ледника. Трещины шли перпендикулярно нашему курсу, и из-за плохой видимости мы не могли разглядеть ни их начала, ни их конца.
