Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой (без указания переводчика)
Опередить! Хорошо сказано. Впрочем, я должен был привыкнуть к подобным решениям.
В этот день я усердно работал киркой в течение нескольких часов. Эта работа поддерживала меня. К тому же работать значило уходить с «Наутилуса», дышать чистым воздухом, полученным из резервуаров, которым наполнялись наши аппараты, значило покидать обедневшую и испорченную атмосферу.
К вечеру был снят еще слой льда в метр толщиной. Когда я вошел на борт судна, едва не задохнулся от углекислоты, которой был насыщен воздух. Как жаль, что мы не имели химических средств, посредством которых можно было изгнать этот вредный газ! В кислороде недостатка не было. Вся масса воды содержала его в значительном количестве, так что, разлагая воду могущественными гальваническими батареями «Наутилуса», мы могли добывать этот жизненный газ. Я об этом много думал, но что в том пользы, когда продукт нашего выдыхания — углекислота — наполнил все части «Наутилуса». Чтобы нейтрализовать ее, следовало наполнить приемники едким калием и непрерывно приводить их в действие. Но этого нужного вещества не было на корабле, и нечем было его заменить. В этот вечер капитан Немо должен был открыть краны своих резервуаров и впустить некоторое количество чистого воздуха во внутренние помещения «Наутилуса». Без этой предосторожности мы бы не проснулись. На другой день, 26 марта, я снова принялся за работу по выемке пятиметрового слоя. Боковые стены и нижняя поверхность сплошного льда, видимо, утолщались. Ясно было, что он соединится раньше, чем освободится «Наутилус». На минуту мною овладело отчаяние. Кирка едва не выпала из рук. К чему работать, если уже суждено погибнуть, быть раздавленным водой, обратившейся в камень, или быть постепенно задушенным, то есть подвергнуться пытке, какую не могла придумать даже жестокость дикарей! Мне казалось, что я нахожусь в ужасных челюстях животного, которые медленно и непреодолимо смыкаются.
В эту минуту капитан Немо, управляя работами и сам работая, прошел возле меня. Я дотронулся до его руки и показал ему на стены нашей тюрьмы. Стена с правого борта приблизилась по меньшей мере на четыре метра к корпусу «Наутилуса».
Капитан понял меня и сделал знак следовать за ним. Мы взошли на борт. Сняв свой скафандр, я последовал за ним в салон.
— Господин Аронакс, — обратился он ко мне, — надо испытать что-то особенное, иначе мы будем замурованы в этой отвердевшей, как цемент, воде.
— Да, — согласился я, — но что предпринять?
— А! — воскликнул он. — Если бы мой «Наутилус» мог выдержать это давление и не быть раздавленным!
— Что же тогда? — спросил я, не улавливая мысли капитана.
— Разве вы не догадываетесь, — ответил он, — что замерзание воды может оказать нам помощь. Разве вы не понимаете, что, отвердев, она бы разломала эти ледяные поля, в которых мы заключены. Ведь вы знаете, что вода, замерзая, разрывает камни самых твердых пород. Разве вам теперь не понятно, что замерзшая вода явилась бы источником нашего спасения вместо нынешней роли разрушительного агента?
— Это возможно, капитан. Но, как ни велика сила, которой обладает «Наутилус», чтобы сопротивляться давлению, он такого ужасного давления не выдержит и сплющится, как железный лист.
— Я знаю это, милостивый государь. Надо рассчитывать не на помощь природы, но только на самих себя. Надо предотвратить это отвердение. Надо его задержать. Не только боковые стены сближаются, но не остается десяти футов воды ни спереди, ни сзади «Наутилуса». Замерзание идет со всех сторон.
— Сколько времени, — спросил я, — запас воздуха в резервуарах даст нам возможность оставаться на «Наутилусе»?
Капитан взглянул мне прямо в лицо.
— Послезавтра, — ответил он, — резервуары будут пусты.
У меня выступил холодный пот. А между тем должен ли я был удивиться такому ответу? 22 марта «Наутилус» погрузился в свободные воды полюса. Сегодня было 26 марта. Вот уже пятый день, как мы живем за счет запаса воздуха в резервуарах, а помимо того, этот запас надо было беречь и для работников. Теперь, когда я все это описываю, мое впечатление еще так живо, что невольный ужас охватывает все мое существо и моим легким как будто недостает воздуха.
Между тем капитан Немо, молчаливый и неподвижный, о чем-то размышлял. Очевидно, какая-то мысль пришла ему в голову, но он отталкивал ее. Он отрицал ее, беседуя с самим собою. Но вот у него сорвались следующие два слова.
— Горячая вода! — прошептал он.
— Кипящая вода? — воскликнул я.
— Да, милостивый государь! Мы заключены в весьма ограниченном пространстве. Разве струи горячей воды, непрерывно выбрасываемые насосами «Наутилуса», не повысят температуры этой среды и таким образом не задержат ее замерзания?
— Надо попробовать, — ответил я решительно.
— Попробуем, господин профессор.
Термометр показывал, что температура окружающей нас среды ниже семи градусов. Капитан Немо повел меня на кухню, где действовали объемистые дистиллизационные аппараты, доставлявшие путем выпаривания годную для питья воду. Эти аппараты наполнили водой, и все вырабатываемое электричеством тепло было передано змеевикам, а через их посредство воде. Через несколько минут температура воды поднялась до ста градусов. Ее направили к насосам, но в то же время продолжали наполнять аппараты свежей водой взамен расходуемой насосами. Теплота, развиваемая при помощи электрических батарей, была настолько высока, что холодная вода моря, пройдя через аппараты, поступала в насосы уже горячей.
По мере выкачивания горячей воды температура окружающей нас среды стала повышаться, и по прошествии трех часов термометр показывал шесть градусов ниже нуля. Один градус был выигран. Спустя еще два часа термометр показывал только четыре градуса.
— Мы успеваем! — воскликнул я, обращаясь к капитану после проверки многочисленными наблюдениями успехов этой операции.
— Полагаю, — ответил он. — Теперь мы уже не будем раздавлены. Остается опасаться только удушения.
К ночи температура воды поднялась до одного градуса ниже нуля. Дальнейшее выкачивание горячей воды уже не могло поднять ее ни на градус выше.
Но так как морская вода замерзает не менее чем при двух градусах холода, то я вполне убедился, что опасность замерзания не может нам грозить.
На следующий день, 27 марта, в предназначенной проруби был еще слой льда толщиной в четыре метра. Оставалось пробить последний четырехметровый слой. Эта работа требовала сорока восьми часов времени.
Воздух во внутренних помещениях «Наутилуса» уже не мог обновляться. Итак, с этого дня положение наше становилось час от часу все хуже.
