Владимир Обручев - Плутония. Земля Санникова
— Это что такое? — испуганно воскликнул Костяков, когда такой выстрел послышался впервые.
— Во льду образовалась новая трещина, — ответил Горюнов.
— Лед трещит, — подтвердил Горохов спокойно.
— А наше убежище не может разломать?
— Если ветер повернет кругом и подует с севера, тогда пожалуй, потому что волна будет бить в край нашего ледяного поля и начнет поднимать и ломать его. А пока ветер с юга — опасаться нечего.
— А жутковато здесь, Матвей Иванович, — сказал Никифоров, — что ни говорите! Подумать только: сидим мы спокойно, трубочки, потягиваем, калякаем, а под нами всего аршина два льду и бездонная бездна! Там, промеж островов, все-таки спокойнее — море неглубоко, земля близко.
— Не все ли равно, сколько глубины под нами, — двадцать ли, сто ли метров! — засмеялся Ордин. — И там и тут утонем, если лед провалится.
— Все-таки здесь страшнее, потому что моря и земли не видно.
— А ты залезь под шубу и засни, может, и увидишь! — пошутил Горохов.
— И то правда, заляжем-ка, проспим до утра, там на свету спокойнее будет.
Но спали все-таки тревожно, потому что, лежа на льду, слышали еще лучше, как то ближе, то дальше образуются трещины. Собаки также, против обыкновения, спали беспокойно, и то одна, то другая начинала ворчать или завывать. Горохов несколько раз вставал и выглядывал из палатки, чтобы убедиться, не меняется ли направление ветра.
Когда рассвело и все проснулись, он успокоил остальных словами:
— Ни зги не видно, задувает по-прежнему, можете не вставать.
Провалялись до позднего утра, когда голод поднял всех. Развели огонь, поставили чайник. Горохов и Никифоров пошли кормить собак, сбившихся в кучу между двумя нависшими льдинами, где ветер совсем не чувствовался. Пурга начала менять свой характер — то затихнет минут на пять, на десять, так что небо начинает проясняться, то заревет с удвоенной силой. Во время одного затишья Горохов вскарабкался на высокую льдину, огляделся кругом, протяжно свистнул и закричал:
— Однако, паря, мы куда-то поплыли, кругом вода!
Все, перепуганные, полезли к нему на льдину и увидели, что на юге, откуда вчера пришли по льду, чернеет сквозь снежную мглу море; на севере тоже чернела вода, а на запад и восток тянулся торос, но насколько далеко — нельзя было разобрать. Вглядываться долго не пришлось, потому что новый порыв ветра застлал все снегом и согнал их вниз. Пришлось вернуться в палатку.
— Я думаю, — сказал Горюнов, — что ледяное поле, на котором мы находимся, было слабо припаяно к остальным. Когда лед потрескался, напор ветра оторвал наше поле и погнал по морю.
— Но куда?
— Очевидно, на север, куда он дует.
— Но если в этой части моря есть течение, то нас может унести далеко на запад или на восток!
— Конечно, может.
— Что же нам делать?
— Ничего сделать нельзя. В такую погоду плыть на нашей байдаре опасно. Остается ждать, пока пурга не кончится.
— А если льдину еще разломает?
— Если ее до сих пор не разломало, то будем надеяться, что не разломает и впредь, по крайней мере, пока не натащит на другое поле или не прибьет к сплошному льду.
— На этот случай не мешало бы приготовить нашу байдару и сложить в нее все вещи.
— Правильно! — заявил Горохов.
Позавтракав, занялись разгрузкой нарт и соединением частей байдары. Потом сложили в нее груз и нарты, оставив только палатку и постели в ней, убрать которые можно было при первых признаках опасности. Время от времени, когда ветер затихал, лазили на льдину, но видели по-прежнему на севере и на юге море, от которого в обе стороны их отделяло расстояние метров по сто.
Так прошел день. Пурга свирепствовала по-прежнему. Поужинав, долго сидели при свете догорающего огня. Настроение было тревожное; по временам казалось, что лед колеблется под ногами. Но выстрелов, показывающих образование новых трещин, с утра уже не было слышно. Очевидно, оторвавшееся поле было достаточно прочно. Ночью дежурили поочередно на всякий случай. Ветер стал ослабевать, и по временам сквозь снежную мглу даже показывалась луна в виде тусклого, расплывшегося пятна. Ордин, которому досталось последнее дежурство, на рассвете задремал и проснулся от солнечного луча, осветившего его лицо. С удивлением он увидел взошедшее уже солнце и над собой бледно-голубое небо. Ненастье кончилось, ветер дул сравнительно слабо, часто затихая; свежий снег начал ослепительно сверкать.
Быстро вскарабкался Ордин на льдину и увидел на юге до горизонта синеющее море с зайчиками на мелкой волне; на западе ледяное поле кончалось в полукилометре, на востоке — еще ближе. На севере, совсем близко за полосой воды, виднелся край сплошного льда, медленно приближавшийся. Ордин поспешил разбудить остальных. Все залезли наверх.
— Если бы восходящее солнце не показывало сразу, где у нас север, где юг, я бы подумал, что море к северу от нас, как и раньше! — воскликнул Костяков.
— Да, нам удивительно повезло! — заявил Горюнов.
— Вместо того чтобы плыть в байдаре и хлопотать с нагрузкой и выгрузкой, мы лежали себе спокойно в палатке, а пурга перевезла нас сама через море.
— Словно на плашкоте через речку переправились, — прибавил Горохов.
— И на казенный счет, ничего не заплатимши, — рассмеялся Никифоров, — по нашему открытому листу!
— Попугала нас пурга-матушка только немного для острастки, чтобы не баловались! — сказал Костяков.
— А что, причалит она нас к берегу или придется все-таки спускать байдару? — заметил Ордин.
— Будем надеяться, что причалит. Плыть уже немного, а ветерок задувает, и наш торос хорошо парусит.
— Пока что давайте завтракать и в путь готовиться, — предложил Горюнов.
Так как ветер был слабый, льдина, так удачно послужившая паромом для экспедиции, подвигалась вперед медленно. Успели позавтракать, разобрать байдару, уложить нарты и взобрались опять на торос, чтобы выжидать момент причала парома к краю неподвижного льда. Пришлось ждать около часа; наконец почувствовалось сотрясение всего поля, и на глазах у наблюдателей вдоль линии соприкосновения начало крошить лед и вздымать обломки торосом. Но напор был слабый, торос вышел пустяковый, и паром успокоился.
— Причалили! — воскликнул Горохов.
Вооружившись топорами и лопатами для очистки дороги, путешественники подъехали к краю парома и, выбрав более ровное место, в короткое время переправились на неподвижный лед.
Никифоров с комической важностью поклонился покинутой льдине и крикнул:
— Спасибо, парень, за перевоз! Молодцом прокатил, что и говорить!
