Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны - Дмитрий Афанасьевич Лухманов
На пятый день мы кончили последнюю крошку хлеба и выпили последнюю каплю нашей полусоленой воды.
С этого момента мы начали жевать сухой чай и восковые свечи, найденные за иконой. Свечи вызывали слюну и немного облегчали невыносимую изжогу во рту. Пустой желудок ныл и как-то особенно судорожно сжимался во время движений. А двигаться нужно было, чтобы не запустить воду в трюме.
Последние два дня мы уже не могли качать помпу по очереди, а качали вдвоем. Полчаса качали и два часа отдыхали.
А впрочем, может быть, это нам так только казалось: часов-то ведь у нас не было…
На шестой день «дид» заявил, что умирает и что ему все равно.
Он лег на палубу около руля и накрылся тулупом с головой.
Я попробовал покачать помпу один, но через несколько минут бросил и тоже лег недалеко от «дида». По временам я забывался тяжелым, тревожным сном, полным всяких кошмаров…
Вдруг, уже под утро, я как-то сразу пришел в себя. Меня разбудила луна, светившая прямо в лицо.
Я с трудом поднялся на ноги и осмотрелся. Шхуну не дергало больше на якорях. Ветер стих.
Сначала я подумал, что это сон. Но резкая боль сжавшегося желудка заставила меня поверить в действительность.
Я стащил с «дида» тулуп и начал трясти его за плечи.
— Вставайте, диду. Погода прошла; скоро шлюпка придет, вставайте, мы спасены.
Но «дид» бредил и не открывал глаз. Долго будил я его, но он не верил и, думая, что все это ему снится, не хотел открывать глаз.
Наконец к утру я привел его в чувство. Он едва дополз до борта и начал смотреть на берег. Я сел рядом с ним и тоже не отрывал глаз от берега.
Уже светало, и скоро мы рассмотрели, что у нашей шлюпки возятся люди.
Вот они, потащили лодку к воде…
Вот спустили на воду…
Садятся в шлюпку…
Гребут…
Мы выпрямились во весь рост и стали махать руками.
Через несколько минут шлюпка с провизией подошла к борту.
Что это было!..
Первое, на что мы с «дидом» набросились, были арбузы. Не разбирая корок, в одну минуту съели два гигантских арбуза и хоть немного утолили сводившую нас с ума жажду. Затем мы съели еще по одному арбузу, на этот раз с хлебом, и завалились спать.
Проснулись мы уже далеко за полдень. После хлеба с салом выпили чаю, заваренного свежей, хорошей водой, привезенной с берега, и снова завалились спать до утра.
Проснулись вновь мы от стука молотков. Наши хлопцы, капитан и привезенный с берега плотник исправляли причиненные штормом повреждения.
Фальшборты были уже заделаны свежими досками, и остов новой кухни красовался на прежнем месте.
Дня через два-три все было готово, и мы с большой радостью отправились в путь.
Вспоминая теперь эти кошмарные дни, я невольно думаю о том, как велико было у нас с «дидом» сознание долга. Ведь ветер дул с моря на плоский отлогий берег — не проще ли было нам, чем умирать с голода, спасая старое, доживавшее, может быть, уже последний год суденышко, расклепать цепные якорные канаты и выкинуться на берег?
Мысль эта и у меня и у «дида», конечно, мелькала, но как позорная и совершенно не совместимая со званием моряка. Мы не решались даже высказать ее вслух, предпочитая ценой собственной жизни спасти доверенное нам судно…
Стихшая буря была предвестником перемены погоды. Весь сентябрь продержались штормы от юго-восточной четверти компаса.
«Св. Николай», короткий и пузатый, был плохим ходоком и плохо лавировал. Плавание было беспокойное, и хотя капитан хорошо держал паруса, все же сплошь и рядом жестокий ветер вгонял нас в рифы, а моя бабафига почти никогда не ставилась.
Весь рейс от Керчи до Ростова протянулся два с половиной месяца, и наша шхуна заработала такой мизерный фрахт, что капитану не хватило денег даже на расплату с командой.
На мою долю пришлось семь рублей с копейками…
На мели
«Св. Николай» был назначен к продаже на слом.
Начинался октябрь.
В Ростове было уже довольно холодно, особенно по ночам. Да и в классы пора было возвращаться.
Платье, какое у меня было, окончательно истрепалось за лето, а о покупке нового, тем более пальто или хотя бы верблюжьего пиджака на вате, нечего было и думать.
Вообще вид я имел жалкий.
Шляясь с утра до ночи по набережной, я посещал все пароходы.
Мне удалось наконец пристроиться «пассажиром из работы» на пароход «Императрица Мария», отходивший прямым рейсом в Керчь.
Была темная холодная осенняя ночь, когда мы снялись из Ростова и пошли вниз по Дону.
Я стоял подручным на руле.
Направо и налево мелькали красные и белые фонари фарватера. То и дело попадались рыбачьи лодки и невода. Машину приходилось ежеминутно останавливать… Капитан выходил из себя.
Вдруг невдалеке с какой-то лодки раздался голос:
— Куда вы лезете? Ведь красный-то не горит… Левей держи, левей…
— Прикажете взять? — спросил рулевой капитана.
— Не надо, — отвечал тот раздраженно. — Держи своим курсом. Знаю я их: нарочно сбивает, со зла, — я им в прошлый раз на этом месте невод порвал, проклятым…
Но не успел капитан договорить последних слов, как пароход с полного хода врезался в «россыпь» (песчаная мель).
— Полный назад! — закричал капитан, подскочив к машинному рупору.
Но было уже поздно: пароход крепко засел носом в песке, и только течение слегка заворачивало корму, прижимая его к мели всем бортом.
В это время на мостик прибежали несколько испуганных пассажиров первого класса. Некоторые были в одном белье.
— Капитан, — кричали они, — мы тонем! В каюте вода!
— Бараны! — закричал на них рассвирепевший капитан. — Куда тонем? К центру земли, что ли?.. Пароход на мели стоит, успокойтесь и идите вниз. Это пустяки, — добавил он уже более мягким голосом.
Однако выводить пароход на глубокую воду, не заделав пробоины в днище, нельзя было.
Машину остановили, и мы все под предводительством капитана спустились в первый класс.
Воды набралось в общих каютах почти по пояс. В ней плавали табуретки, перевернутый от толчка обеденный стол, пассажирские чемоданы, шляпные картонки и самые шляпы.
Пассажиры и пассажирки в самых фантастических костюмах, забравшись на диваны, с испуганными и сосредоточенными лицами «удили» свои вещи зонтиками, и палками.
Сняв разборный пол, мы принялись ощупывать пробоину в том месте, где по воде шли круги и пузыри, нащупали трещину, тянувшуюся вдоль кильсона фута на полтора. Работа закипела.
Достали войлок и, пропитав его
