Бандолеро - Майн Рид
Существование разбойников легко объяснить, если представить себе страну, в которой в течение пятидесяти лет мир держался не больше нескольких дней, а анархия стала хроническим состоянием; представить землю, полную разочарованных душ, неудовлетворенных искателей воинской славы, которым к тому же не заплатили жалованье. Это страна обширных пустых равнин и величественных гор, поросших непроходимыми лесами; здесь даже несколько беглецов могут сдерживать сильных преследователей.
Как и другие чужестранцы, я не очень верил во все это, пока сам не ступил на землю Новой Испании. Я читал о бандитизме, слышал рассказы о нем и считал все это преувеличением. Будто здесь почти каждый день останавливают дилижансы, даже когда их сопровождает охрана из драгун — от двадцати до пятидесяти человек; с пассажирами обращаются грубо, иногда убивают; а ведь среди пассажиров бывают не только простые люди, но и старшие офицеры армии, представители конгресса, сенаторы и даже высшие сановники церкви!
Впоследствии я во все это поверил. И сам неоднократно был свидетелем таких сцен.
Но по правде говоря, все это не очень отличается от того, что происходит у нас в Англии. Бесчестье в другом облике и одежде; грабеж более завуалированный и менее красочный, чем в земле Монтесумы. И, в похвалу мексиканской морали, не забудем, что на одного живописного и храброго бандолеро у нас приходится сотня трусливых воров: юристов, биржевых спекулянтов, торговцев, не говоря уже о грандиозном налоговом мошенничестве со стороны государства.
И в смысле аморальности — если бы одну сторону лишить красочности, а другую — серости и плебейства, — сильно сомневаюсь, чтобы мексиканцы боялись сравнения с хвалеными английскими порядками.
Что касается лично меня, то я определенно предпочитаю грабителя на дороге грабителю в рясе или в мундире; а у меня есть опыт общения и с теми, и с другими.
Это отступление вызвано воспоминаниями о том, что случилось со мной в Ла Пуэбла в ту самую ночь, когда я обнаружил, что меня опередили.
Глава XI. КРАСНЫЕ ШЛЯПЫ
В течение месяца после эпизода на улице Ласточек мы, солдаты армии завоевателей, вынуждены были оставаться в своих не слишком удобных и не слишком чистых казармах. Наш дивизионный генерал отдал строжайший приказ об этом.
Меня сильно раздражала такая ситуация. Невеселые мысли о постигших меня неудачах и разочарованиях заполнила мозг, незаживающая сердечная рана бередила сердце. Активная жизнь могла бы отвлечь от тягостных раздумий, развеять настроение.
Но я был заперт в казарме, где всегда видишь одни и те же лица, где слышишь одни и те же разговоры.
Что с того, что мы в центре враждебного города? Что мне до этого, если я страдаю от унижения? Если обида и горечь стали невыносимыми? Я рвался на свободу. Я хотел выйти на улицы, чтобы рассеять свое мрачное настроение. Но Калье дель Обиспо утратила для меня свою привлекательность. А что касается посещения улицы Ласточек, должен с сожалением сказать, что уязвленное самолюбие оказалось сильнее чувства благодарности, и туда мне тоже не хотелось идти.
Прошел месяц, и положение изменилось в лучшую сторону. Нам снова было разрешено выходить в город. Теперь враждебно настроенное простонародье вынуждено было смирить свой пыл.
А перемена была вызвана прибытием четырех свежих бригад американской армии. Концентрировались силы для наступления на столицу. Вместе с нашими войсками пришел отряд «техасских рейнджеров» и еще один отряд, наводивший ужас на наших вpaгoв. Ибо больше всего жители Пуэбла опасались шайки настоящих разбойников, которых генерал Скотт по какой-то только ему известной причине включил в состав американской армии под названием «разведывательной группы». Командовал этой шайкой человек — он именовал себя «полковником» — по имени Домингес, бывший офицер армии Санта Анны, который много лет скрывался в горах, внушая страх путникам. Люди Домингеса были настоящими бандитами — сальтеадорос дель камино гранде, разбойниками с большой дороги.
Когда они к нам присоединились, их было сто двадцать человек. Одеты они были в костюмы ранчеро и шляпы с широкими полями. Сапоги со шпорами, плащи и накидки, вышивка и кисточки — все делало их похожими на вражеских герильерос [13] , так что пришлось ввести отличительный знак. Знак состоял из красной ленты, которой обвязывали сомбреро, свободные концы ленты свисали на плечо. Наши солдаты прозвали этих разбойников «красными шляпами» и обычно сопровождали это название различными нелестными определениями.
Объявленные у себя на родине вне закона, присоединившиеся к захватчикам, «красные шляпы» вызывали ужас всюду, где показывались. Ла Пуэбла был родиной по крайней мере половины «красных шляп», и всем им грозила тюрьма! Теперь они вернулись в родной город под защитой американского орла, и у «красных шляп» появилась отличная возможность свести старые счеты с алькальдами, тюремщиками и всеми остальными. И бандиты не замедлили воспользоваться такой возможностью.
Я был одним из множества офицеров американской армии, которые испытывали отвращение от союза с сальтеадорос. Этот союз был идеей исключительно нашего главнокомандующего, впоследствии известного под именем «героя Бул-Рана» [14] . Генерал гордился своими «стратегическими комбинациями» и одной из них считал прием в армию «разведывательной группы». Большинство же офицеров считали это настоящим позором.
Это решение можно было бы еще оправдать необходимостью и тяжелым положением. Но ничего подобного не было. В стране, охваченной анархией, мы могли найти достаточно шпионов, не прибегая к услугам убийц и бандитов.
Но нельзя отрицать, что Домингес со своими головорезами был нам полезен. Этим людям поневоле приходилось верно служить нам. Объявленные вне закона, презираемые из-за предательства, они пользовались всеобщей ненавистью; и если кого-нибудь из них заставали за пределами нашего расположения, несчастного ожидала верная смерть.
В нескольких стычках с герильерос они сражались, как тигры, хорошо понимая, что если их захватят, им нечего ожидать
