Эмилий Миндлин - «Красин» во льдах
Жив ли Амундсен?
Берген несколько дней назад видел Амундсена. Все знали об отношении Амундсена к Нобиле. Амундсен, летевший вместе с Нобиле на дирижабле «Норге» в 1926 году, два года спустя, в момент, когда весь мир искал второй дирижабль Нобиле «Италию», выступил с воспоминаниями о совместном полете на «Норге». Он писал:
«Нобиле требовал от норвежских и американских участников экспедиции так же, как от итальянцев, клятвы верности себе как главному руководителю. Норвежцы это требование отклонили, так как Нобиле был не руководителем экспедиции, а только капитаном воздушного корабля. Когда Нобиле однажды взял на себя управление дирижаблем, он едва не навлек гибель на воздушное судно. Этого не случилось лишь благодаря Рисер-Ларсену.
Нобиле требовал, чтобы участники экспедиции взяли с собой только самое необходимое. Поэтому Амундсен и Эльсворт сбросили на Северном полюсе только маленький норвежский и американский флажки. Нобиле сам сбросил множество маленьких и больших итальянских флагов.
По приказу Нобиле все участники экспедиции взяли с собой только по одному платью. Приказ был выполнен всеми, кроме самого Нобиле и других итальянцев…»
Так вспоминал Амундсен. В этих воспоминаниях нескрываемо бурлило раздражение.
На берегу Осло-фиорда — дом Руала Амундсена. В июне Амундсен однажды вечером пил чай на террасе в кругу друзей, среди которых был знаменитый полярник Свердруп. Тогда же прибыл представитель норвежского министерства обороны с просьбой оказать помощь исчезнувшему Умберто Нобиле и всему экипажу дирижабля «Италия».
Несколько позже Свердруп рассказывал:
«У каждого из присутствующих навсегда останется в памяти тишина, воцарившаяся после обращенного к Амундсену вопроса, готов ли он помочь Нобиле. Немедленно последовал громкий, отчетливый и быстрый ответ: «Я готов».
Шестнадцатого июня город Берген встречал Амундсена. В Норвегии его называли «Старый Руал». «Старый Руал» прибывал в Берген, чтобы сесть на французский гидроплан «Латам» вместе с Гильбо и Дитрихсеном. Он летел в Арктику, во льды, оказывать помощь тому, в ком он разочаровался.
Народ встречал Амундсена перед вокзалом, носил его на руках и пел песни, прославляющие героя Норвегии.
Семнадцатого июня, к семи часам вечера, берега Пудде-фиорда были густо покрыты толпой народа.
— Да здравствует наш Амундсен!
В половине восьмого вечера гидроплан «Латам», в котором сидели Амундсен, Гильбо и Дитрихсен, взрыв зеленую воду фиорда, поднялся, рванулся на север… и Норвегия замерла.
Ее Амундсен исчез.
Через четыре дня после того, как на берегу Пудде-фиорда народ Норвегии кричал: «Да здравствует наш Амундсен!» — «Красин» входил в Пудде-фиорд.
Мы слышали крики с яхт, шлюпок и лодок. Люди размахивали руками и, глядя на ледокол, кричали:
— Спасите Амундсена!
На улицах Бергена за красинскими матросами бегали норвежские школьники, снимали шапки и хором твердили:
— Спасите Амундсена!
Два дня «Красин» грузился углем в Пудде-фиорде. Мы покидали Берген в белую, молочную ночь. На склонах гор расцветали костры. Отъезд совпадал с праздником Ивана Купалы. Яхтами и катерами был покрыт Пудде-фиорд. Сотни лодок окружали нашего «Красина».
В лодках сидели люди и горестно кричали вслед уходившему кораблю:
— Спасите нашего Руала! Спасите нашего Амундсена!
Фиорд одевался туманом, когда большой катер, переполненный пассажирами, прошел у самого борта ледокола. Красное знамя было развернуто на его корме. Люди на катере пели «Интернационал».
Утром зеленые волны Атлантического океана мерно покачивали наш корабль.
Товарищи красинцы
Сигара в зубах. Над сигарой — на верхней губе — крошечные черные усики. Лицо у человека смуглое, бритое, волосы напомажены и зачесаны аккуратно, на висках седина, а под пиджаком три жилета. Человек в чулках и коротеньких брючках потирал руки и, вынув наконец изо рта сигару, принялся развивать свою точку зрения. Говоря, он сжимал двумя пальцами толстую, наполовину выкуренную сигару, подносил ее к выпуклым стеклам своих больших круглых очков, внимательно рассматривал серый пепел и излагал свою мысль на немецком языке, хотя его родным был итальянский. Мысль собеседника заключалась в том, что он вовсе не против социализма.
Джудичи, корреспондент миланской газеты «Коррьера делла Сера», только называл те условия, без которых он не считал возможным согласиться на социализм. Во-первых, он, Джудичи, должен получить «одну маленькую жену», во-вторых — «одну маленькую виллу», в-третьих — «один маленький автомобиль», в-четвертых — «одну маленькую тысячу долларов в неделю». При соблюдении этих условий Джудичи готов дать согласие на социализм!
Изложив свои условия, Джудичи вставлял сигару в зубы, смотрел поверх очков и в совершенном восторге от собственных слов в течение получаса шумно потирал руки. Он умудрялся производить при этом такие звуки, что штурман Яков Петрович Лекздынь выскакивал из своей каюты выяснить, не оборвалась ли якорная цепь или не обрушился ли на спардеке деревянный помост, на котором стоял самолет Чухновского.
Давид Джудичи стал пассажиром «Красина» в Бергене вместе со знаменитым норвежским исследователем Шпицбергена доцентом Адольфом Гулем.
Джудичи отправился в Арктику в коверкотовом летнем пальто. Но уже в Бергене он напялил на себя несколько жилетов, которые один за другим снимал в течение первого дня. К вечеру на Джудичи остался только один жилет. С неудовольствием оглядев нашу «робу», из которой мы после Бергена вовсе не вылезали, Джудичи заметил, что даже в полярном походе намерен соблюдать элегантность. Когда через некоторое время, уже во льдах, мы влезли в огромные теплые полушубки, вид их привел Джудичи в ужас. Он смотрел на нас с мистическим страхом и боязливо дотрагивался пальцем до черной кожи моего полушубка.
Бедный Джудичи! Через два дня после того, как «Красин» вошел во льды, в разговоре с Пономаревым он спросил, нельзя ли и ему, Джудичи, получить полушубок. Итальянцу выдали его в тот же день. Джудичи влезал в него, испуская крики восторга. Он был очень забавен в своем черном кожаном полушубке, в коротеньких штанишках и в шерстяных чулках.
С первого дня итальянец стал одним из пяти «угловых» жильцов кают-компании «Красина». Ледокол вовсе не приспособлен для такого количества людей, какое было на нем в течение всего времени исторического похода на север. О комфорте и думать никто не смел. Кают-компания одновременно служила и столовой, где мы ели и пили пять раз в день, и комнатой отдыха, где отдыхали после вахты сменявшиеся штурманы. Наконец, кают-компания служила и спальней для «угловых жильцов», как в шутку называл наш капитан Давида Джудичи, Адольфа Гуля, журналистов Южина, Суханова и меня.
