Марлена де Блази - Дама в палаццо. Умбрийская сказка
— И ты все это вывел из клубов дыма, молчания и нескольких фраз о враждующих кланах и о сотне лет до перехода собственности?
— Послушай, Италия — самая коррумпированная страна в Европе. Будучи итальянцем, я могу это признать. Но если люди вот так договариваются, это значит куда больше законных контрактов. Больше клятв. Обе стороны вступают в заговор. Играют вместе. Пожалуй, это единственная форма сотрудничества, процветающая в этой стране индивидуалистов. Теперь понимаешь?
— Пока нет. Не совсем. Самое любопытное здесь, что некий голландский художник звонит умбрийскому графу насчет американской поварихи и венецианского экс-банкира, которым вроде бы хочется поселиться в Орвието, и граф вдруг разрабатывает сложный план, чтобы помочь поварихе и экс-банкиру завладеть помещением, пустовавшим тридцать лет. В остальном мне, в общем, ясно. Как ты думаешь, Самуэль уже испытывал свой план раньше?
— Может быть. А может быть, и нет. В его умной голове наверняка десятки таких помещений. Апартаменты, целые дворцы, виллы, даже пара замков, и монастырь, и ветряная мельница: все это требует реставрации, все принадлежит людям, которые не могут ни привести их в порядок, ни продать. Вот они и идут к таким, как Самуэль, и рассказывают свою историю. Самуэль откладывает их истории в папочки и ждет, пока выпадет случай, а потом заключает сделку. Никто никуда не спешит. Если собственность останется в руинах еще лет на пятьдесят или сто, в жизни владельца ничего не изменится. Он передаст наследство следующим поколениям. Для итальянца важнее владеть, чем получать прибыль от продажи или использования своей собственности. Самуэль не столько агент, сколько сваха. По большей части в Италии «ключи передают» через таких, как он. Пусть дело крутится. Успеем решить.
— Но скажи мне вот что: почему Никколо говорит, что разрешение уже получено и рабочие наняты? Значит, этим занимались до того, как мы сегодня поднялись к дверям?
— Это свидетельствует только о неуклюжести Никколо. Он не хотел нас упустить. И знал, что Самуэль может мигом выбить разрешение и нанять рабочих. Графы не стоят в очередях. Ты, может, забыла, что я занимался банковскими сделками не столько в банке, сколько в барах и гостиных? Самуэль это понимает лучше тебя.
После этого мы каждый день встречались с Самуэлем, и каждый раз он, словно крошки для птиц, рассыпал перед нами новые кусочки своего плана. На одной встрече присутствовал архитектор, щеголявший кальками и поэтажными планами и объяснявший, чего хотят и желают Убальдини. Единственной комнатой, нуждавшейся в полной реставрации, была гостиная, в остальных требовался косметический ремонт. Замена оборудования в ванных и кухне. Восстановление проводки. В общем, не слишком много работы, заверил он нас. Убальдини будут совещаться с нами на каждой стадии работ, приглашают нас наблюдать за реставрацией наравне с ними. Дату окончания назначили через шесть месяцев. О деньгах пока никто не упоминал.
К этому времени я уже не требовала пояснений. Все это дело — вроде темной лошадки. И я оседлала ее, не испытывая ни отчаяния и ни твердой уверенности. Я просто ехала. Мне хотелось поговорить с Барлоццо, попросить его совета, заверений, но я боялась, что он только подстегнет лошадь, велев мне держаться крепче. В конце концов, само название Умбрия, вероятно, происходит от ombra. Тень. Кроме того, не я ли говорила, что надо приспосабливаться к новому обществу, а не приспосабливать его к себе?
Однажды Самуэль встретил нас широкой улыбкой, в черном бархатном жилете поверх джинсов, сменив «Конверс» на «Феррагамо». Впервые, сколько я его знала. Мы собираемся на встречу с Убальдини, сообщил он. Aperitivi в баре отеля «Палаццо Пикколомини». Почему же он нам не позвонил, задумалась я. Я бы выбрала другое платье. Точнее, выбрала бы другие обрезки драпировки или штор, скроенные в платье, вместо этого, сшитого из коричневой тафты, отрезанной от венецианского покрывала. И вообще, зачем нам с ними встречаться? Я уже привычно задавала все вопросы только самой себе. Мы торопливо спустились вниз и вышли на corso. Самуэль с Фернандо болтали об американском футболе. Я, следуя в двух шагах за ними, побрякивала шпагой. Мне казалось, что лучше открытая схватка, чем эти аристократические недомолвки. Я думала, что давно выучила уроки итальянского на слащавых, позолоченных уловках венецианцев. Как видно, отдохнув в прозрачной простоте Сан-Кассиано, я запамятовала основные положения. Но Фернандо помнил все до единого. Я была простодушным Кандидом, которого вели по древнему миру. Я забросила за плечо длинные локоны. Забросила и за другое плечо. Я уже устала от этой Умбрии.
Я успела вложить меч в ножны прежде, чем протянуть руку для поцелуя неаполитанцу и римлянину. Обоим за семьдесят и могут сойти за близнецов. Напомаженные волосы благоухали лаймом, кожа прожарилась до цвета миндаля, и я против воли замурлыкала от их любезности. Две крошечные блондинки, беседовавшие с кем-то в вестибюле, направились к нам, протягивая руки, как старой подружке.
— Ah, Chou-Chou. Finalmente ci incontriamo! Наконец мы встретились!
Я, амазонка в чайном платье и рабочих ботинках, почувствовала себя громоздкой и неуклюжей перед их изящным шиком. Кашемировые свитера поверх открытых платьиц от Армани, высокие тонкие каблучки… Я не знала, присесть ли в реверансе или прижать их к груди. Я решила наслаждаться теплым приемом. Вот вам и «смотрят свысока»! Правда, меня слегка смутило, что обе представились как Убальдини, ведь итальянки обычно до конца жизни носят девичьи фамилии. Должно быть, эти дамы — сестры джентльменов, а не жены. Римлянин, которого звали Томазо, отметил мое мгновенное замешательство.
— А, да, синьора, мы все — Убальдини. Лидия, моя жена. — Остановившись за ней, он погладил ее по плечу.
— А я Кончетта, жена Чиро, — добавила вторая, протянув руку к сияющему неаполитанцу.
— Мы — кузены, дети братьев Убальдини. Из Рима и из Неаполя, все мы собирались в Орвието, чтобы провести лето с тетей Беатрис. Ах, сколько воспоминаний связано с домом тридцать четыре! — Сладострастно прищурив васильковые глазки, Чиро придвинулся ко мне и шепнул: — Мы все, как это говорится, зачаты в этом дворце. Да, и, думается, почти все наши дети тоже.
В стремлении крепко держаться за богатство предков, открывая двери супружества лишь тем, кто мог украсить их сундуки, двоюродные Убальдини женились между собой — достаточно распространенная практика среди аристократов. Итак, все они — Убальдини. Они очаровали нас и утешили меня. Возвращаясь к машине, Фернандо спешно рассказывал мне, что я упустила, слушая рассказы женщин о la zia Беатрис — тетушке, проживавшей некогда в квартире, которая теперь будет вашей, то и дело повторяли они.
