Владимир Санин - Белое проклятие
Ладно, подождем. Свяжу Олега, который рвется четвертую подрезать, попрошу инструкторов не спускать с туристов глаз и посоветую Хуссейну вооружить всех спасателей дубинами и расставить по трассе — бить по шее лихачей и отбирать у них лыжи.
Так, что еще? О том, что три опоры на верхней части канатки надо укрепить, я Хаджиева и начальника дороги предупредил (копия в папке, этому я от мамы научился). Шестая, седьмая, девятая и одиннадцатая спущены, склады с аварийным снаряжением проверены, инструктаж проведен… Черт побери, лекция в гостинице «Актау», чуть не забыл!
Терпеть не могу читать лекции, но пятнадцать рублей на улице не валяются, да и туристов полезно время от времени хорошенько напугать. Только в меру, просит начальство, не то могут с испугу разбежаться и сорвать финансовый план… Хорошо хоть, что со слайдами не надо возиться, они в маминых надежных руках. Мама — мой ассистент, ее квалификации могут позавидовать иные лавинщики. Теоретически она и в самом деле подкована здорово. Она проштудировала целую библиотеку по лавинам, запросто щеголяет терминами и своими познаниями приводит в восторг моих бездельников, которые льстивым хором поют, что готовы работать под ее руководством (лопать мамины пельмени они готовы!). «Нужно знать, чем занимается ребенок, — говорит мама, — и жить его жизнью». Тоже запечатлено в качестве лозунга на станции. Из Нади мама готовит себе смену, заставляет зубрить термины и читать литературу. Надя уже здесь, из-за двери я слышу приглушенные голоса.
Мама. Я для тебя приготовила Фляйга «Внимание, лавины!». Здесь есть все, что нужно, очень хорошо написано, самое главное я подчеркнула.
Надя. Это про Альпы? Я, кажется, ее уже смотрела в прошлый раз.
Мама. Кажется? Тогда скажи, какие лавины для лыжников самые опасные?
Надя. Наверное, самые большие.
Мама. Двойка, Надюша: три четверти несчастных случаев с лыжниками — из-за снежных досок! Не халтурь и проштудируй повнимательней, Максим считает, что Вальтер Фляйг — один из опытнейших в мире лавинщиков.
Надя. А себе Максим какое место зарезервировал? (Вот язва, сейчас мама ей выдаст.)
Мама. Он, доченька, не так воспитан, чтобы себя рекламировать! (Ага, получила?) Но Юрий Станиславович мне говорил, что лучше Максима никто лавину не подрежет и что как практик он входит в первую тройку. Для ребенка не так уж и плохо.
Надя. Точнее сказать — для крохи (обе смеются). Предпочла, чтобы ребенок из практика стал теоретиком.
Мама. Боже мой, еще бы! Но это, доченька, зависит только от тебя.
Надя. Да, как в анекдоте: «Одна сторона согласна, теперь нужно уговорить графа Потоцкого!»
(Смеются и переходят на шепот.) «Обложили меня, обложили!» — как пел Володя Высоцкий. Володя — потому что мы были знакомы и на «ты», он жил у нас месяца два, когда снимался в фильме. Какой талантище! О горах, которых Высоцкий раньше и в глаза не видел, он написал так, как до него никто другой. Угодил альпинистам, а заставить эту братию проникнуться к тебе — ой как трудно.
Когда Рома берет гитару и надрывным голосом, явно подражая, хрипит: «Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал», — все смолкают, никаких шуток, это для нас серьезно. Надя рассказывает, что могила Высоцкого всегда завалена цветами…
Вечер вопросов и ответов
До лекции еще минут двадцать. Мы сидим в баре гостиницы «Актау» и пьем кофе — мама, Надя, Хуссейн и я. Мы гости Хуссейна, который испытывает к Наде святое чувство бывшего пациента. Хуссейн — Надин шедевр, на его слепленной из груды осколков ноге она защитила кандидатскую диссертацию. Поэтому мы сидим за лучшим столиком в углу, пьем сваренный по всем правилам кофе и закусываем дефицитными орешками, а обслуживает нас, к зависти остальных посетителей, лично барменша Мариам, достопримечательность Кушкола и восточная пери из «Тысячи и одной ночи», какая каждому правоверному магометанину обещана в раю, а Хуссейну досталась на земле. Мариам даже в рекламные проспекты попала, но на фотографиях она проигрывает, вся ее прелесть — в осанке, движениях, коже лица, игре глаз. Она так волнующе прекрасна, что даже у потрепанных и давно отстрелявшихся туристов с хрустом распрямляются плечи и по-орлиному сверкают глаза. Хуссейна спасает лишь то, что у Мариам патриархальное воспитание и перед мужем она благоговеет; поэтому к массе мешающих друг другу поклонников она приветливо равнодушна и несколько отличает лишь бедолагу француза, который третий год подряд приезжает в Кушкол, чтобы на ломаном русском языке предлагать ей руку, сердце и фабрику по производству туалетного мыла. Сначала Хуссейн при виде Шарля наливался кровью и хватался за то место у пояса, где у горца должен висеть кинжал, но понемногу мы убедили его, что к иностранцу, который просаживает на кофе, орешках и коньяке целое состояние в валюте, в интересах государства и во избежание международных осложнений следует относиться снисходительно. Надя откровенно любуется Мариам.
— Будь я режиссером… Хуссейн, вашей жене не предлагали попробовать себя в кино?
— Я им… они… — У Хуссейна сжимаются кулаки.
— Предлагали, и неоднократно. — Я спешу к нему на выручку. — С результатами переговоров можно ознакомиться в медпункте, там в журнале все записано.
Хуссейн благодушно кивает и чуточку закатывает глаза — приятно вспомнить.
— Надя может подумать, что вы с Хуссейном одобряете мордобой, — сухо замечает мама.
— Никогда! — пылко возражаю я. — За исключением случаев, когда он играет воспитательную роль, делает битого лучше, отзывчивее, морально устойчивее.
— Точно! — подтверждает Хуссейн. — Я им покажу, как от человека жену уводить!
— Кроме того, — развиваю я свою мысль, — можно и нужно бить лихачей на трассах, это помогает им глубже усвоить правила техники безопасности. Или обратите внимание на Гвоздя. Я не слышу, что он лепечет, но уверен, что объясняется в любви туристке в очках. Бьюсь об заклад, он видит ее впервые в жизни, но его так волнует ее принадлежность к женскому полу, что он…
— Максим, — внушительно говорит мама, — к женскому полу принадлежим и мы с Надей. Не придирайся к Степе, он добрый и хороший мальчик. Если бы ты ему не мешал, он бы уже давно женился.
— Безусловно, — соглашаюсь я, — и не один раз. Потому-то время от времени его нужно спасать.
Я подхожу к столику, за которым пьют кофе Олег и Осман, и даю им указания. Романы у Гвоздя развиваются со сверхъестественной быстротой: едва успев познакомиться, он уже готов создавать прочную семью и выполнять супружеские обязанности, а потом мне приходится убеждать приходящих на станцию туристок, что Гвоздь человек недееспособный и за свои обещания не отвечает, это у него осложнение после гриппа.
