Сочинения в трех томах. Том 1 - Майн Рид
Итак, приходилось сидеть на месте, по крайней мере, четыре дня. Не страшен был голод, так как сырого лошадиного мяса было вдоволь, но страшна была жажда! Достаточно ли будет кактусов, чтобы утолить жажду людей и лошадей в продолжение нескольких дней?
Между тем рассвело. Индейцы с оружием садятся на своих лошадей и скачут на водопой с несомненным намерением отправиться потом на охоту за буйволами. Оставшиеся в лагере готовят топливо, вбивают колья и растягивают веревки.
— Вот оно! — воскликнул один из охотников Сэгина. — Веревки протянуты, и мы в силках!
Сомнения нет: индейцы намерены пробыть здесь несколько дней.
Через два часа охотники-индейцы возвращаются медленно, небольшими группами; каждый везет добычу на крупе лошади. Это глыбы вздымающегося мяса, которое еще испускает из себя пар. Одни везут бока и четверти, другие — горбы, третьи — языки, печенки и другие внутренности. Все это они сбрасывают наземь. Тогда-то начинается шум и суматоха! Дикари бегают взад и вперед, весело болтая. Они разрезают мясо на пласты и кладут их на раскаленные уголья, вырезают жир и наполняют им кишки; печенку едят в сыром виде, точно дикие звери, разрубают кости своими топориками и высасывают из них мозг. Эта дикая сцена, сопровождаемая прыжками, неистовыми восклицаниями и глупыми выходками, продолжается больше часа. Затем другая партия индейцев садится на коней и едет на охоту. Оставшиеся развешивают говядину на протянутых веревках, чтобы она превратилась в тазахо (сушеное мясо).
Небольшая кучка белых знает теперь, что ее ожидает впереди, но эти стойкие люди перенесли в жизни уж столько лишений, что перспектива нескольких голодных дней их не страшит.
— Нечего волноваться, пока нас самих не задели за живое, — сказал один.
Другой в шутку отвечал:
— Что же может больше задеть за живое, как не голодное брюхо? А я должен сознаться, что готов был бы живьем съесть целого осленка, если бы только он мне попался.
— Эй, милый! — сказал Рубе. — Не надо быть таким обжорой: живот может заболеть. Наберем орехов и будем питаться ими, как настоящие отшельники.
Но к своему немалому огорчению охотники скоро заметили, что этого драгоценного плода было немного.
— Придется скоро прибегнуть к лошадиному мясу, — заметил Санхес.
На это Рубе ответил сухо:
— Надеюсь, что мы еще прежде погрызем свои ногти.
Приступили к распределению воды, каждый получил по маленькой чашке. Сэгин, желая подать пример другим, начал очищать кактусы, чтобы утолить жажду лошадей. Охотники последовали примеру и очистили массу кактусов от коры и колючек. Из отверстий потекла светлая жидкость, лошади с жадностью стали ее пить.
Так прошел первый день заключения. Индейцы улеглись поздно и на другой день встали поздно: для них это был день отдыха и объедения. Даже собаки ни на шаг не отходили от лагеря. Пищи было много, поэтому нашим охотникам нечего было опасаться, что собаки, пожалуй, забредут в их убежище. Солнце сильно жгло в этот день, и охотники страдали от жары, но не смели жаловаться, так как жар этот предвещал им скорое избавление. Еще такой день, и мясо может высохнуть.
Между тем запас воды истощился; приходилось утолять жажду одними лишь мокрыми листьями кактуса. Орехи также были все съедены, стали подумывать о конине.
— Подождем до завтра, — сказал Рубе, — дадим бедным тварям маленькую надежду на спасение. Кто знает, что случится завтра.
Это предложение было принято, так как к опытности старого охотника относились вообще с большим уважением; к тому же каждый охотник опасался за участь своей лошади; в степи привязанность хозяина к лошади достигает всегда сильнейшей степени. Люди легли спать голодные и во сне видели обильную еду.
На третий день индейцы поднялись тоже поздно и, напоив лошадей у источника, принялись за еду. Запах жареного мяса буйволов и антилоп, доносимый ветром, возбуждал аппетит голодного отряда. Нужно было решиться заколоть одну лошадь, но которую? Было двенадцать лошадей, по числу охотников, и каждый, понятно, дорожил своею. Решено было кинуть жребий; в пустой горшок бросили И белых и один черный камешек; каждый с завязанными глазами должен был подойти и вынуть один камень. Генрих Галлер, вынимая жребий, дрожал так, как будто дело касалось его собственной жизни. Судьба спасла Моро. Жребий выпал на долю старого мустанга, принадлежащего одному из мексиканцев.
Стража вернулась на свои места, а остальные приступили к избранной жертве, ее привязали к дереву, связали ей ноги.
Один из охотников держал наготове большой нож, другой — ведро, чтобы не дать пролиться ни одной капле драгоценной жидкости. Легкий шум прервал это грустное жертвоприношение. На опушке показалось большое серое животное, похожее на волка.
— Индейская собака! — воскликнул Рубе. — Не надо ее упускать, надо каким-нибудь тихим манером сжить ее со свету.
Ножи были тотчас вынуты из ножен, и охотники стали приближаться к зверю мерным шагом. Но собака, догадавшись об их враждебном намерении, зарычала и бросилась к выходу из ущелья.
В том месте сторожил хозяин обреченной на смерть лошади: он нарочно отпросился, чтобы не быть свидетелем ее гибели. Теперь он выставил свое копье, готовый с радостью пронзить собаку. Она начала было пятиться, чтобы потом одним скачком миновать опасное место, но раздавшийся вслед за тем вой известил всех, что копье мексиканца пронзило зверя.
Сэгин и Генрих бросились на свой наблюдательный пункт, так как боялись, что вой будет услышан индейцами, на там все было тихо.
Собаку разделили на части и съели, прежде чем она успела остыть. Генрих Галлер тоже ел скрепя сердце, потому что иначе мог умереть с голоду.
Когда через некоторое время опять поднялись на наблюдательный пункт, то заметили благоприятные для себя признаки: индейцы, сидя у огня, обновляли раскраску на теле. Белые знали, что это означает. Мясо успело почернеть, и его можно было укладывать. Некоторые обмакивали свои стрелы в ядовитую жидкость.
Пленные наши ободрились, предполагая, что неприятель завтра же выступит. Надежда их осуществилась раньше, чем они ожидали. Перед закатом солнца в долине поднялось
