Ульмас Умарбеков - Приключения 1972—1973

— Выходит, тут замешана целая компания.

— Возможно.

— Чем дальше, тем путаней. — Озоллапа прошелся, вернулся назад. — Вот что. Я слушал тебя внимательно. Теперь ты выслушай меня. Следствие по этому делу, конечно, имеет немало изъянов. Тем не менее Зента Саукум была и остается соучастницей преступления. Это не вызывает у тебя возражений?

— Нет.

— Саукум осудили на семь лет. Если бы теперь удалось доказать правоту одной из твоих версий и задержать главного виновника, то преступление было бы квалифицировано как убийство с целью ограбления. Зента Саукум как соучастница получила бы те же семь лет, а то и побольше. Чего же ты хочешь?

— Я хочу, чтобы был соблюден один из основных принципов социалистической законности — неотвратимость кары за всякое преступление. Убийца на свободе, и его надо найти. Я же не просил оправдания Саукум, но требовал доследования дела.

— Легко сказать — доследования. Это брак в нашей работе. Ты знаешь — я не из тех, кто боится ответственности. Но если уж передали дело в суд…

— То мы обязаны отстаивать честь мундира?

— Надо отстаивать свою точку зрения, но не к чему себя сечь, подобно гоголевской унтер-офицерской вдове.

— Так что же для тебя важней — справедливость или папка с делом? На мой взгляд, лучше признать ошибку сразу, а не усугублять ее.

— А ты подумал, к чему это может привести? Хорошо, мы опротестуем приговор суда, заново начнется следствие. Где гарантия того, что удастся найти настоящего виновника? Теперь, спустя столько времени. Сомнительно! Но может произойти нечто другое, похуже. Вдруг на новом следствии Саукум откажется от своих показаний, начнет все отрицать. Что тогда? Все наше обвинение, плод долгого расследования, пропадет даром. Доказательств виновности Саукум останется слишком мало, и мы будем вынуждены освободить ее и принести свои извинения, несмотря на то, что уверены в ее причастности к преступлению. Что тогда запоет твоя мудрая и безупречная совесть? Где окажется справедливость? Не лучше ли оставить все как есть? По крайней мере, хоть один преступник осужден.

На лице Дзениса не пошевелился ни один мускул.

— То, о чем ты говоришь, не что иное, как беспринципный компромисс, — негромко сказал он.

Озоллапа сложил руки за спиной и наклонил голову.

— Значит, так: вчера я санкционировал арест Саукум, утвердил обвинительное заключение, передал дело в суд. А на другой день, когда Саукум уже осуждена, сам же потребую отмены приговора, дополнительного следствия по делу. И в этом ты видишь принципиальность!

Озоллапа молчал. Он понимал — прокурор должен быть внутренне убежден, бесповоротно уверен в том, что принятое им решение — единственно верное. В деле Саукум Дзенис пошатнул его, Озоллапы, прокурорскую убежденность.

Да, конечно, в любом уголовном деле необходимо точно установить факт преступления, его детали. Но это лишь часть работы следователя. Не менее важно узнать, что побудило человека к преступным действиям. Задача следователя — анализировать поведение обвиняемого, мотивы поступков, попытаться найти им объяснение, хотя бы с точки зрения самого обвиняемого. Да, такого анализа в деле Зенты Саукум не было.

Ветер стих, деревья стояли неподвижно, словно боялись помешать раздумью прокурора.

— Уравнение со многими неизвестными, — изрек наконец Озоллапа. Затем повернулся к Дзенису. — Ладно, пошли. Обед, наверно, уже готов. Потом сходим взглянем на море.

ГЛАВА 3

После шумного и людного городского центра узенькая улица Вайрога показалась Дзенису совсем пустынной и тихой. И хотя был вроде бы самый разгар дня, здесь редко попадался встречный прохожий. По разбитому булыжнику вперевалку, громыхая и жалобно поскрипывая, ехал одинокий грузовик.

— Вот тебе и столица, — добродушно подмигнул Трубеку Дзенис. — Не отошли и на сто метров от улицы Ленина, а тут уже как в деревне.

Вдоль тротуара тянулись палисаднички, выкрашенные в самые невообразимые цвета. За штакетником виднелись ухоженные сады. Кусты акаций и шиповника заслоняли от посторонних взглядов увитые диким виноградом одноэтажные и двухэтажные особняки.

Дзенис сорвал свесившуюся из-за забора веточку жасмина.

— Колдовство какое-то! С детства не могу равнодушно пройти мимо цветущего жасмина, — произнес он.

Вскоре Трубек показал Дзенису облезлый двухэтажный деревянный дом, выглядевший бедным родственником среди своих нарядных собратьев.

Дом стоял посреди пустыря, который лишь условно можно было назвать садом. Несколько чахлых деревьев сиротливо жались по углам, словно стыдясь своего убожества.

Трубек отворил калитку и пропустил Дзениса первым.

На крыльцо вышла средних лет женщина с ведром в руке. Не сходя с крыльца, она выплеснула помои у самой двери. Женщина стояла спиной к калитке, но помощник прокурора и следователь тотчас узнали ее.

— День добрый!

Женщина испуганно обернулась на голос. Ведро выпало из рук от неожиданности.

— Гражданин прокурор!

— Собственной персоной, — подтвердил Дзенис. — И следователь Трубек, мой коллега. С ним вы ведь, кажется, тоже знакомы. Помните, он был тут, когда вашу соседку обнаружили убитой.

Геновева Щепис, не зная в растерянности, чем занять свои руки, то обтирала их о бока, то засовывала под передник.

— Так я же… ничего больше не знаю… Не могу сказать… Ей-богу…

Дзенис стал успокаивать женщину.

— Вы не волнуйтесь, мы просто заглянули к вам. Поговорить, поглядеть, как вам теперь живется.

— Плохо живется, товарищ гражданин прокурор, — поборов замешательство, затараторила Геновева. — Двоих детишек надо прокормить да одеть. Муженек, чтоб ему пусто, мало денег присылает.

— Как это — присылает? — удивился Дзенис. — Разве он больше с вами не живет?

— Законтрактовался на Крайний Север. Поехал за длинным рублем, да, видно, все пропивает. Присылает гроши. На детей ему начхать, вроде как не его.

Сообщение Геновевы заинтересовало Дзениса.