Чекисты рассказывают. Книга 3-я - Шмелев Олег
Впрочем, яичницу надо еще приготовить. Яйца и масло, наверное, лежат в холодильнике? Сологубов открыл его, и первое, что попалось ему на глаза, была початая бутылка коньяку, которую он сам привез вчера, Сологубов налил из нее полный бокал и выпил — иначе, пожалуй, не смог бы вернуться в комнату к Смиргиц, смотреть ей в лицо, в ее нагло красивые глаза.
После этого случая Сологубов несколько дней не появлялся у Рут. Она была неприятна, почти отвратительна ему. Но здесь вступало в силу нечто более важное, чем его личные чувства и переживания, — интересы дела. И он вынужден был продолжить прежние отношения.
Сологубов и Рут встречались почти каждый вечер, подолгу гуляли по улицам Мюнхена, если была хорошая погода, или ходили в кино, танцевали в дансинге при ближайшем ресторане; в воскресенье ездили за город, на Остерзеенские озера. Однако прежнего радостного чувства от связи с этой красивой женщиной у Сологубова не было. Теперь в нем постоянно жила мысль, что он и Смиргиц ведут тайную игру друг против друга. И оттого, что не было искренности в их отношениях, они не доставляли настоящей радости.
Да, это была обоюдная тайная игра. Но с существенной разницей в положении сторон. Если Сологубов в конечном счете вел эту игру против военного преступника Мальта, то Рут — непосредственно против самого Сологубова. И этим усложнялась его задача. Он теперь в общении с Смиргиц был осторожен вдвойне, руководствовался правилом: стремясь получить необходимую информацию, давать как можно меньше сведений о себе. Это было непросто. Это сковывало его, тормозило выяснение нужных для дела вопросов.
В частности, ему требовалось как можно больше узнать о службе Мальта в штабе «остлегионов» в Летцене: в чем конкретно состояла его «работа» с пленными советскими офицерами, о которой однажды упомянула Смиргиц, кто были те два расстрелянных им русских генерала? Хотя бы какие-нибудь наводящие биографические данные об этих людях — вот что хотел знать Сологубов. И еще: почему Мальт присвоил себе имя советского генерала Мишутина, зачем это ему было нужно?
Ответы на эти вопросы Сологубов рассчитывал постепенно выудить у Смиргиц. К этому были направлены все его усилия. Но вскоре обстоятельства сложились так, что он отказался от своего первоначального замысла и принял совсем другое решение.
Однажды в субботу Смиргиц пригласила Сологубова поехать вместе с ней к ее дочери, которая жила у родственников в деревне. Рут навещала ее каждый месяц, успевая на своем «фольксвагене» обернуться за двое суток. Но сейчас машина Смиргиц была в ремонте, и она попросила Сологубова, чтобы он свез ее на своей малолитражке.
Они выехали в середине дня. Октябрьское солнце светило ярко, словно летом.
Рут была в прекрасном настроении. Рассеянно любуясь осенним лесом, она не переставая болтала о всякой всячине. Сидевший за рулем с сигаретой во рту Сологубов лишь время от времени вставлял свои замечания.
Смиргиц заговорила о служебных делах, принялась перемывать косточки сотрудникам, начальству. Сологубов сразу оживился, начал задавать ей вопросы и постепенно добился того, что разговор незаметно, как бы сам по себе, перешел на Мальта. Немного поболтав о служебной придирчивости, въедливости Мальта, Рут вдруг сказала:
— Пэтрусь, ты только не ревнуй! — Она озорно улыбнулась. — Представь себе, Мальт вчера мне в любви объяснился.
— Значит, дала ему повод.
— А если без всякого повода? — Рут игриво повела плечом, засмеялась. Было видно, что ей доставляет удовольствие говорить об этом, как женщине, знающей себе цену. — Старый грешник пригласил меня к себе в кабинет, вроде как для стенографирования.
— И что же дальше?
— Начал расспрашивать, как мне живется в Мюнхене, как здоровье моей дочки, — жалостливым, мерзавец, прикинулся. А потом и говорит: «Ты, Рут, единственная женщина, которую я любил по-настоящему и люблю до сих пор. Если можешь, прости меня...»
— Ну, а ты?
— Я хотела сразу же уйти, но он запер дверь на ключ, полез было ко мне с поцелуями. Я разозлилась, оттолкнула его, сказала, чтобы он не смел ко мне подходить. Тогда он опять начал умолять меня, чтобы я простила его. «Не надо, — говорит, — быть столь жестокой. В понедельник я вылетаю в очень опасную командировку: из таких, бывает, не возвращаются...»
— Опасная командировка? — с улыбкой переспросил Сологубов.
— А-а, чепуха все это! — пренебрежительно махнула рукой Смиргиц. — Единственная опасность, которая реально ему угрожает, — это протереть, сидя за столом, штаны.
Сологубов подождал немного, думая, что Рут добавит о командировке Мальта что-нибудь еще. Но она больше ничего не сказала. Тогда он спросил:
— И чем же у вас все кончилось?
— А ничем. Я отперла дверь и ушла.
Смиргиц вдруг заговорила о ремонте своей квартиры, который она затеяла и который, видимо, ей дорого обойдется.
Сологубов, делая вид, что ему близки хозяйственные заботы Рут, вынужден был поддерживать ее болтовню, хотя мысли его в это время были заняты совсем другим. У него не выходила из головы новая командировка Мальта, о которой упомянула Смиргиц. Почему эта командировка «очень опасная»? Или все дело лишь в сентиментальности Мальта, пытавшегося разжалобить свою прежнюю любовницу, чтобы помириться с ней? А если это не так? Тогда Мальт действительно вылетает в понедельник на какое-то опасное задание. Куда?
И тут Сологубову припомнился один разговор, свидетелем которого он оказался в своей служебной комнате. Это было примерно неделю назад. Капитан Холлидз, ведавший изготовлением фальшивых документов для разведчиков «Службы-22», по внутреннему телефону докладывал Мальту, что подобрал ему надежный паспорт. А в заключение заверил: «Будьте спокойны, полковник, мадьяры не подкопаются...»
Теперь в это отрывочное воспоминание как-то само по себе вплелось еще одно. Перед взором Сологубова в туманной сетке сентябрьского ненастья встал Графенвер — учебная база американской разведки: десантные самолеты без опознавательных знаков на аэродроме, форсированная подготовка диверсантов, большинство которых были из венгерских эмигрантов — бывшие члены фашистской организации «Скрещенные стрелы», офицеры жандармерии и прочие реакционные элементы. А руководил обучением всего этого отребья Мальт, перед этим дважды за сравнительно небольшой промежуток времени побывавший в Будапеште.
Логично было предположить, что и на этот раз маршрут новой командировки заместителя начальника «Службы-22» ведет в Венгрию, где, судя по сообщениям прессы, обстановка сейчас какая-то смутная, напряженная. Немного поразмыслив, Сологубов вдруг проникся уверенностью, что дело обстоит именно так. Хотя ему по-прежнему было неясно, что за нелегкая несет туда Мальта, какого дьявола ему там делать с такой оравой диверсантов? Ведь их подготовлено в Графенвере несколько десятков... Или замышляется нечто очень серьезное, какая-то крупная диверсионная операция?
Ответа на собственный вопрос Сологубов не находил. Но он в эту минуту уже решил: о подготовленной американской разведкой какой-то гнусной провокации необходимо сообщить в Москву. И как можно скорее, чтобы Москва успела связаться с Будапештом для принятия срочных контрмер!..
«Прежде оба раза Мальт летал в Будапешт на пассажирском самолете, — прикидывал про себя Сологубов. — Надо полагать, такой же вид транспорта он изберет и на сей раз. Это безопаснее, чем ночью прыгать с парашютом вместе с диверсантами с десантной машины. Рисковать Мальту ни к чему, не в таком он чине. Тем более что Холлидз сделал ему надежную «липу». Кстати, кем может сойти Мальт на венгерскую землю, под какой личиной? Иностранным коммерсантом? Корреспондентом западной газеты? В составе миссии Красного Креста или другой международной благотворительной организации? А может быть, просто вольным, путешествующим туристом?
Нет, так не пойдет! Это равносильно гаданию на кофейной гуще. «Крыша», под которой Мальт будет действовать в Венгрии, неизвестна — из этого и надо исходить. А что же известно? Только то, что Мальт вылетает в понедельник (надо полагать, с мюнхенского аэродрома, через Вену) и приземлится в Будапеште в час икс...»
