Владимир Дружинин - К вам идет почтальон

В казарме на койке Стаха притулился бледный, понурый Басков. Они тихо беседовали и при появлении капитана вскочили.

— Сядем, — молвил Ковалев. — Что ж, Басков, поздравить вас с задержанием?

— Задержание-то корявое, — вздохнул Стах. — Покойника задержали.

— То-то и есть, — сказал Ковалев.

Он перевел взгляд на Баскова. Светло-карие глаза юноши выражали смятение. Басков глядел на капитана с надеждой, словно от него зависело отогнать видение смерти.

— Служба наша боевая, — произнес Ковалев и положил ладонь на щуплое плечо солдата: — Всё может быть. Что, жалко старика? Да?

— Жалко, товарищ капитан, — и Басков подался к офицеру. — За что его? Убежал от них. За это и убили?

— Печальное положение, — молвил подошедший Алимджанов. — Человека убивают, а мы стоим с автоматами как столбы, ничего сделать не можем. Э-эх!

— Вы не расслышали выстрела? — спросил Ковалев.

— Нет.

— Щелчок вроде, — вставил Басков.

— Бесшумное оружие, — кивнул капитан.

— Он к нам хотел, — сказал Басков. — Бедняга! Они нарочно его пропустили и… А могли ведь у себя задержать. Пропустили-то зачем?

— Вопрос не простой, братцы, — ответил Ковалев.

Солдатское чутье Ковалев научился уважать еще на войне. И сейчас он чувствовал — настроение, мысли бойцов совпадают с его собственными. Это поддерживало его. Поговорив с бойцами, он отправился в канцелярию.

Там собрались офицеры. Раздавался голос толстяка Выхольского, начальника политотдела отряда.

— Почему убийца не сразу выстрелил? — подзадоривал Выхольский. — Почему позволил форсировать реку? Ну?

— Почему? — горячился майор Вартанян, помощник коменданта. — В воду человек упадет — вода понесет. Доказывать надо потом — нарушил или нет. На землю упал — видно, чья территория.

— Он прав, — подскочил Выхольский. — А выстрел меткий. Учтите расстояние, товарищи…

Он протянул руку к карте.

Ковалев тоже посмотрел туда. Скалы, те самые скалы, среди которых вчера бродил, искал что-то Сафар-мирза. Конечно, стреляли скорее всего оттуда. Далековато, правда. Но ближе на том берегу спрятаться негде, место открытое.

Стрелял Сафар-мирза! Ковалев отчетливо увидел, как матерый бандит шнырял, прижимался к скалам, выглядывал из-за них. Вороватый, движения ящерицы… Вот что он искал, оказывается, — огневую позицию! Стрелок он отличный, — не в пример солдатам пограничной охраны. Не очень-то умело лупили они тогда по фанерному ящику.

— Да, Сафар-мирза, — произнес Ковалев вслух, ни к кому не обращаясь.

Ковалев стоял задумавшись. Сафар-мирза, давний, злобный враг, — он опять взялся за оружие. Там, в доме под крышей, залатанной краденым железом, сегодня праздник. Сафар-мирза, верно, получит награду от Дюка. В том, что Дюк, «охотник за скальпами», причастен к убийству, Ковалев не сомневался.

— Провокация, — твердил Выхольский. — Старательно подготовленная провокация. Весь вопрос — для чего? Помяните мое слово, этим дело не кончится.

Почему же старика не задержали, как многих других? Почему дали уйти и убили?

Ковалев, Выхольский, все напрягали память, силились найти что-либо похожее. Напрасно!

Можно подумать, Сафар-мирза сознательно выжидал, пока выйдут из зарослей наши бойцы, наставят автоматы… Всё, всё было спланировано заранее. Знали, где он пойдет. Наверно, и направили сами…

Быть может, Алекпер-оглы, умирая, пытался объяснить цель своего прихода? Но ни Маконин, ни бойцы не поняли его предсмертных слов, — отрывочных, напоминавших бред.

Алимджанов в который уж раз повторял эти слова офицерам:

«Карасы зары»… «Назыр» или «Назар-оглы» — имя, значит… И еще — «йимзвы». На конце ударение.

Алимджанов вырос в Тбилиси, на рабочей окраине, говорил по-грузински, по-азербайджански, знал немного курдский язык, мог на слух, по разговору отличить лезгина, черкеса, осетина, абхазца. Но язык Алекпера-оглы был совсем особый.

— «Йимзвы, йимзвы», — твердил Алимджанов. — «В» едва слышно, «звы»…

— Корень «йим» черкесский, — сказал майор Вартанян, считавшийся в отряде полиглотом. — А остальное…

Ковалев выписал себе загадочные слова. «Не может быть, — подумал он, — чтобы не отыскался переводчик».

Среди офицеров, держась поближе к тем, кто старше по званию, вертелся Колчин. По его мнению, «тревожные» действовали плохо, не заметили вовремя Сафара-мирзу, не уберегли перебежчика. Как надо было действовать, Колчин не объяснял, да и высказывался он лишь для того, чтобы обратить на себя внимание. Выхольский, видя это, кряхтел от досады.

— Сил моих нет, — шепнул он Ковалеву. — Так бы и выставил его за дверь.

— Откуда он у вас? — спросил Ковалев.

— Прислали из училища. Сын крупного изобретателя. О зенитном орудии Колчина слыхали? Папаша его. Сынок по настоянию отца пошел по военной линии, — без охоты, без души.

Тем временем полковник Костенко начал переговоры с соседями.

На кордон, в маленький, чисто выбеленный домик, построенный специально для встреч подобного рода, явился погранкомиссар — грузный усатый офицер с кривой саблей в узорчатых ножнах. Правая щека его подергивалась от нервного тика.

Он выслушал протест Костенко равнодушно и ответил, что переход рубежа пограничной охраной не зарегистрирован и Алекпер-оглы ему неведом. Костенко показал паспорт убитого, предложил взять тело. Комиссар обещал навести справки. На этом дело и закончилось.

На другой день бойцы вырыли на каменистом склоне яму и опустили туда Алекпера-оглы.

4

Минула неделя, и многое неожиданно разъяснилось. В Южный порт пришла почта из-за рубежа.

Крупная столичная газета, издающаяся самыми закоренелыми реакционерами, вышла с небывалой сенсацией. С фотографии, занявшей почти половину первой страницы, смотрели два советских пограничника. Хотя контуры снимка, сильно увеличенного, несколько расплылись, всё же нетрудно было узнать Баскова и Алимджанова с автоматами на изготовку и распростертого на траве Алекпера-оглы. Подпись под фотографией гласила:

«Крестьянин Ибрагим Алекпер-оглы, поддавшись враждебной нам пропаганде, возмечтал обрести радость у безбожников и перешел нашу северную границу. Красная пограничная стража хладнокровно застрелила этого несчастного, шедшего без оружия, с поднятыми руками».

Чтобы усилить впечатление, фальшивку снабдили еще заголовком:

«Вот оно — миролюбие красных!»

Ковалев представил себе, как Алимджанов сожмет кулаки, как Басков опешит и широко раскроет свои глаза с длинными ресницами.