Джефф Лонг - Преисподняя

Они сделали это уже два раза — словно подоили корову. В первый раз Эван испугался. Ему не удалось избежать физической разрядки. Как будто из спины выстрелило горячее, а потом у него на животе и груди оказалось что-то густое и теплое, как кровь.

Испугавшись, что им станет противно, Эван принялся извиняться. Но вся орава сгрудилась вокруг него, запустив пальцы в жидкость. Словно в святую воду в церкви. Только вместо того, чтобы осенить себя крестом, они мазали жидкостью у себя промеж ног. Вот, значит, как это делается. Такое совсем выходило за пределы его понимания.

Эван почему-то вспомнил, как в школе смотрел документальный фильм, в котором самка богомола после спаривания поедала своего партнера. Так происходит размножение. До сих пор его удивляло, что у простого акта — такие ужасные последствия. Теперь-то он понял: это и есть наказание за грех. Неудивительно, что люди занимаются таким делом в темноте.

Эвану хотелось, чтобы они перестали, но в то же время и не хотелось. А ночные ведьмы явно хотели еще. После первого раза, думая, что уже все, он попросил: «Отпустите, меня, пожалуйста, домой». Его слова их явно разволновали. Если бы жуки или кузнечики могли говорить, они бы, наверное, говорили именно так — прищелкивали, стрекотали и причмокивали. Эван ничего не понимал, но понял главное — его не отпустят. Ведьмы хотят еще. И еще.

В третий раз никак не получалось. Прошел, может быть, час.

Они его гладили, терли, плевали, но ничего не помогало. Эван чувствовал их разочарование.

Та, что держала Эвана за плечи, продолжала певуче бормотать и покачивать его. «Я буду стараться», — пообещал он еле слышным шепотом. Ведьма похлопала его по щеке мозолистой ладонью. Все равно как если бы тебя погладили палкой.

Эван старался. Они-то ведь не знают, что завтра утром у него контрольная по математике. Ему нужно готовиться.

Постепенно глаза привыкали к темноте. Бледная кожа ведьм слегка светилась. Он уже мог их разглядеть. Эван и его приятели видели всякие телешоу с девицами в бикини, а у некоторых были старшие братья, которые выписывали «Плейбой». Нельзя сказать, чтоб Эван не знал, как выглядит женское тело. Только эти женщины были какие-то угрюмые — никакой радости, словно на работе. Эван чувствовал себя чем-то вроде животного, над которым усердно трудится фермер. Например, свиньи — его отец каждую зиму закалывал борова. Или коровы. Ведьмы усердствовали над ним уже несколько часов.

Ведьм, наверное, было пятеро, а может, несколько десятков. Они то появлялись, то исчезали. Двигались с плавной грацией, пригнувшись к земле, словно на них давило небо. Трещали кукурузные стебли. А ведьмы кружили, как белые луны. Их вонь то отдалялась, то приближалась.

Они по очереди спорили-стрекотали над ним. У каждой было свое мнение — как с ним обращаться. Эван уже привык к той, что его держала. Она выглядела старше других. Ее грудь, к которой было прижато его ухо, напоминала стиральную доску. Он ей подчинился, и ее хватка немного ослабла. Наверное, она не злая, просто строгая. Ее морщинистая рука была такая необычная — несколько жил, обтянутых кожей, — но крепкая, как проволока. Когда другие шлепали его или толкали, старая сердито на них стрекотала.

Одна, поменьше прочих, видно, училась у остальных. Эван решил, что она младше всех, может быть, его ровесница. Ее пытались усадить верхом на Эвана, но она была такая неловкая, да и Эван не понимал, что от него требуется. Девочка казалась напуганной не меньше его. Эван мысленно ей посочувствовал.

Лиц он не различал, да и не хотел. Так он мог представлять, что его окружили соседские девушки и одноклассницы. И симпатичная официантка из кафе. Мысленно он надел маски на скрытые тьмой лица и чуть-чуть успокоился. Так Эван как будто знал их имена.

Однако было нечто, мешавшее ему фантазировать.

Запах.

Даже миссис Петерсон, полоумная, сидевшая весь день в парке, и та никогда так себя не запустит. Эти же просто смердели. Застарелая вонь немытого тела — хуже, чем в свинарнике. Засохший кал на боках благоухал, словно коровий навоз. Когда они склонялись и бормотали, Эван чувствовал вонь из глоток.

Он был весь мокрый от их слюны и выделений. Его поразило, что у них между ног так мокро. На журнальных фотках этого не видно. И что они такие жадные. Иногда одна наклоняла голову, и у него внизу становилось мокро и тепло, как от компрессов, которые ставит бабушка.

Их руки и пальцы были сухими, как кожа ящерицы. Ведьмы истерли его до ссадин, но от изнеможения боль притупилась. Он лежал, а над ним по огромному кругу плыли звезды.

Запели сверчки. Пролетела сова. Эван вдруг подумал: а не ведьмы ли причиной, что в этом месяце начали пропадать кошки и собаки? Наверное, они боятся ведьм. Тут же ему в голову пришла и другая мысль: что, если их съели? По стеблям кукурузы прошелестел ветер. Эван дрожал.

Ведьмы стали двигаться в некоем ритме. Это напоминало танец, хотя они стояли на коленях или сидели на корточках. Он отдался на волю их движений, пения, их рук и ртов. Их одобрительное бормотание немного его обнадежило. Эван почувствовал, что сейчас опять потеряет над собой контроль. И старался не стонать, но удержаться уже не мог.

На грудь опять брызнула теплая, как кровь, струя. Эван поморщился от брызг и почувствовал соленый вкус. Теперь это действительно была кровь.

И сразу же тишину разорвал выстрел. Что-то, то есть кто-то тяжело шлепнулся Эвану на колени.

— Эван, сынок! — раздался голос. Это отец! — Не вставай!

Небо раскололось. Резкий залп охотничьих винтовок, ружей, обрезов, старых револьверов сотряс звезды. Сквозь листья кукурузы просвистели пули. Выстрелы трещали, как попкорн.

Эван неподвижно лежал на спине. Он словно плыл на плоту. Смотрел на Млечный Путь. Больше всего ему запомнятся не выстрелы, не крики людей, не то, как ведьмы бросились врассыпную. Не фонари, покачивающиеся среди кукурузных стеблей, не то, как девочку-хейдла подняли на вилах к дико освещенному охряному небу, не маленький пенек хвоста у нее на крестце, не белая личиночья кожа, не обезьянья морда и желтые зубы. Он запомнит не звяканье вылетающих гильз. Не своего отца, который, стоя над ним и подняв лицо к звездам, ревел зверем. Нет. Больше всего Эвану запомнится державшая его старуха. Перед тем как пули размозжили ей лицо, она нагнулась и поцеловала его в ухо. В точности как бабушка.

17

Плоть

Ацтеки сказали, что… пока будет жив хоть один из них, он умрет, сражаясь, и что нам не достанется ничего, потому что они все сожгут или бросят в воду.

К западу от Клиппертонского разлома