Остин Райт - Островитяния. Том второй
— Можете мне помочь, — заявила она. И какое-то время мы молча работали вместе. Один за другим я передавал ей мотки ниток, и она опускала их в раствор. Лицо ее было спокойно и в то же время сосредоточенно, казалось, сейчас она воспринимает меня исключительно как помощника. И все же работа эта делалась для меня… Помогая Наттане, я думал о том, что, может быть, мужчина и способен ненадолго забыть о привлекательности и обаянии женщины, о которой он заботится, но женщина, заботясь ничуть не меньше, наверняка может надолго позабыть о мужчине, если что-либо еще занимает ее мысли…
Наконец все мотки прошли окраску и теперь сушились на специальной сушилке. Наттана вылила остатки краски и стала чистить котелок, высказывая при этом свои мысли вслух: да, цвет получился светлее, хотя поначалу казалось, что выйдет слишком темным… всегда так… наперед ничего не узнаешь… разве что иногда…
Но вот она вздохнула, выпрямилась, сняла фартук и стала прибираться в комнате.
— Ну все, с этим покончено! — воскликнула она облегченно.
С моей стороны казалось, что неловко и даже жестоко беспокоить ее сейчас, но я знал, что если не сделаю этого, то натянутость в наших отношениях не исчезнет.
— Наттана, — начал я, — признайтесь, что вы были холодны со мной сегодня утром.
Девушка резко остановилась и обернулась ко мне:
— Я была рада, что вы любили меня.
— Уж не угрожают ли нам снова Разминувшиеся Желания?
Лицо Наттаны залилось густым румянцем, и сердце мое забилось быстрее.
— Но ведь вы действительно хотели меня, Джонланг! — сердито воскликнула она.
— Да, но разве этого достаточно?
Наттана неожиданно отвернулась и подошла к окну. Казалось, она вся дрожит, но голос ее звучал ровно:
— Я знаю, вам — нет. Другим мужчинам, наверное… Но вы хотите от меня больше, чем мне хочется вам дать.
Это был смертный приговор, и острой и глубокой была боль утраты.
— Но почему вы не хотите отдать себя целиком, как раньше, Наттана?
— Мне кажется, я — уже не совсем я.
— Что это значит? Объясните.
— Апия — это не все мое «я». Разве у вас не так? Думаю, и для вас тоже, Джонланг. Мы должны были рано или поздно это понять. Когда вы уезжали, я все время думала. Думала про других мужчин, про то, что было между нами и как это могло бы быть с другими… ну хотя бы с Ларнелом, если вы желаете все знать до конца.
Она умолкла в смущении. Я же, почувствовав укол ревности, резко встал. Наттана обернулась.
— А вы! — продолжала она. — Помню, когда вы получили то письмо от Дорна. Я следила за вами, пока вы его читали. И я знаю — вы думали о том, как это у вас было бы с ней. Простите, что я это говорю… Мы должны быть откровенны!
Я вспомнил Глэдис и разговоры с Самером.
— И я думал о других женщинах.
Глаза Наттаны сверкнули.
— Теперь больно мне! Смешно, не так ли? Мы оба как куклы на ниточках: дерни — и она подскакивает. Вот что делает с человеком апия, Джонланг. И у меня больше поводов ну, скажем, сомневаться, ведь вы любили Дорну сильнее, чем я кого-нибудь раньше. Я знала, что разочарование в ании рождает апию. Это был мой шанс!
Все это звучало для меня неожиданно.
— Вы с самого начала заинтересовали меня, — продолжала Наттана. — Вы тогда меня не поцеловали, — помните? — и я знаю, что вовсе не потому, что я вам не понравилась. Любой наш мужчина, какой бы он ни был чопорный, по крайней мере поцеловал бы меня, хотя бы в шутку, чтобы мне не было стыдно, как было стыдно мне в тот раз. И я никак не могла понять — что это за щепетильность, из-за которой человек ведет себя невежливо?
— Что же нам делать теперь, Наттана?
— Я знаю, что мне делать, за последнюю неделю мне все стало ясно. Я испугалась за себя, когда начала представлять, как делаю это с другими мужчинами. И то же должно происходить с вами, потому что мы похожи. Мы оба прекрасно знали, какова природа наших чувств. Вы будете желать других женщин, Джонланг, и меня будет влечь к другим мужчинам. Это порочный путь, и я не хочу следовать по нему. Тогда я стала работать с утра до ночи, только чтобы не думать, как я занимаюсь этим — с вами или с кем-нибудь еще. А когда вы вернулись, что-то в вашем взгляде, в том, как вы касались меня, что-то… словом, я поняла, что вы прошли через то же, что и я, и теперь, как любой солдат, хотите просто женщину… любую хорошенькую женщину, не обязательно меня… Разве я не права?
— Я думал только о вас.
— Да, я знала, что вы будете думать обо мне… Но я не хотела, не могла ответить на ваш порыв, именно потому, что я тоже просто хотела мужчину. Пусть даже все это время вы были мне дороже, чем когда-либо. Я знала, как тяжело вам там, наверху, и почему вы там. Я хотела принадлежать вам. И я поехала встречать вас, Джонланг!.. В то утро я очень хотела этого. Вы понимаете меня?
— Понимаю. Я тосковал по вас, как никогда, но что-то умерло в вас, Наттана.
— А вы думаете, оно жило?
Я прикусил губу.
— Во мне тоже умерло что-то, — признался я.
Она вскрикнула, потом коротко засмеялась:
— Значит, я была права?
— Насчет чего?
— Это была только апия.
— Но что-то еще живо, — воскликнул я. — Оно живо во мне и по сей день, и это называется любовью. — Я произнес это слово по-английски.
— Любовь, — повторила она с необычным милым акцентом. — Хорошо, пусть это было и остается любовью.
— Теперь весна, — сказала она немного погодя другим тоном, — и нам с вами надо побольше гулять. Мы будем счастливы. — Она помолчала. — Да, мне все окончательно ясно: вы и я не из тех, кому достаточно одной лишь чувственной любви, без ании.
Она снова умолкла, потом продолжала:
— Неужели вы несчастны, Джонланг? Я — нет. Теперь я люблю вас еще сильнее и лучше.
— Я не чувствую себя несчастным, Наттана, но не могу представить, что больше никогда не коснусь вас.
— Давайте не будем выдумывать никаких глупых правил, дорогой. Если, пока вы здесь, вы захотите меня так сильно, что решите, что лучше не сдерживать себя, — попросите меня прийти к вам, и я с радостью приду.
— И вы сделаете так же, если решите, что это лучше для вас?
— Да, у нас все будет обоюдно… Я могу прийти сама, хотя ничего не обещаю.
— Я пойму вас.
— Конечно. Разве можем мы не понять друг друга? — Она подняла на меня глаза. — Поцелуйте меня.
Наттана была права, и в правоте ее крылась большая мудрость. Вместо тягостного, навязанного самому себе ограничения я получал свободу узнать себя — кто я и чего хочу в этой жизни, сейчас или позже.
