Виктор Смирнов - Приключения-1966
— Земля во многих местах обнажилась. Если ракета застигнет на снежном поле, лежите неподвижно — примут за проталины.
Вечером в первой траншее разведчиков встретили комиссар Абакумов, начальник артиллерии и капитан Новиков. Ковров договорился с артиллеристом о сигналах вызова огня, взял ракетницу и красные ракеты. Комиссар был весел, он явно хотел приободрить разведчиков.
...Сумерки сгустились в черную, безлунную ночь. Смолкли птицы. Даже ручейки поутихли. Разведчики один за другим вспрыгнули на бруствер. Лейтенант помахал на прощание рукой тем, кто остался в траншее, и двинулся в нейтральную зону.
Сначала шли в рост, противник был далеко. Только проносились стороной огненные нити трассирующих пуль — они были неприцельные. Всю ночь противник будет этими огненными трассами прочесывать нейтралку — такой у немцев порядок. Под ногами похрустывала земля, вечерний морозец покрыл ее тонкой корочкой. Снежные островки лейтенант, шедший в голове группы, старательно обходил — затвердевший на холоде снег хрустел, как пересохшая фанера. Разведчики шли за командиром след в след.
Когда до передовых постов осталось метров двести, все опустились на четвереньки, а приблизившись на сто, поползли.
Ковров знал: у гитлеровцев нет колючей проволоки и сплошных траншей, они не хотят зря тратить силы, считают, остановились ненадолго... Вглядываясь в темноту и напрягая слух, лейтенант стремился провести группу в промежутке между отдельными окопами. Днем с наблюдательного пункта он хорошо видел — прерывчатые окопчики длиной метров по пятьдесят тянулись по полю, словно пунктир.
Вдруг справа забил длинными очередями пулемет. Он был от группы далеко, но его беспокойство могло насторожить и других. «Какой черт его там потревожил?» — зло подумал Ковров. И в тот же момент из наших траншей солидно и ровно застучал «максим». Немецкий пулеметчик помолчал, но потом вновь пустил огненные жала трасс в сторону нашей обороны. И «максим» тут же ему влил добрую порцию пуль. Гитлеровец умолк надолго.
Иногда в черной вышине вспыхивали ракеты. Пока огонек, шипя, падал на землю, из наших траншей раздавалось несколько одиночных выстрелов. Пули летели точно в то место, где сидел ракетчик. Это работали снайперы. У Коврова от поддержки становилось легче на душе. Он знал: сейчас там, позади, действует комиссар. Уже при второй очереди, пущенной немецким пулеметом, Абакумов наверняка позвонил с НП командиру правофлангового батальона и холодно спросил: «Товарищ Липатов, почему это на вашем участке пулемет разгулялся? Попрошу вас — займитесь, и чтоб я вам больше не напоминал».
Ковров ясно представлял, как Липатов хриплым, сорванным на телефонах голосом гоняет кого-то или даже спешит сам в пулеметный взвод. И вот, пожалуйста, результат — вражеский пулемет заставили замолчать.
Ковров давно заметил: любое дело, в которое вмешивался комиссар, сразу же приобретало солидность и особую значительность. Это случалось не только при выполнении серьезных указаний «сверху». Комиссар как бы улавливал в массе будничных мелочей одну, важную в данный момент, и сосредоточивал вокруг нее усилия всех, от кого зависел успех дела.
Впереди раздался сдержанный говор. Было хорошо слышно — говорят немцы. Лейтенант как-то внутренне весь подобрался. Движения его стали предельно осторожными. Он пополз влево от говоривших, стараясь уловить, не послышатся ли какие звуки слева, куда он полз, — не обнаружатся ли и там гитлеровцы. Оглядываясь, Ковров следил за тем, чтобы не отстала группа. Разведчики, словно тени, бесшумно скользили за ним. Сейчас было достаточно брякнуть кому-нибудь автоматом или кашлянуть, и сразу все вокруг закипело бы огнем. Взметнутся вверх ракеты, польются сплошным дождем огненные трассы, забухают взрывы гранат. Если разведчики растеряются, все будет кончено в несколько секунд. Но Ковров бывал не раз в таких переделках, да и разведчики его достаточно опытны. Они готовы не в секунды, а в мгновения подавить огнем автоматов и гранатами находящихся поблизости вражеских солдат и только после этого отходить.
Говор постепенно отодвигался назад. Осторожно уползая влево, лейтенант радовался: «Кажется, передний край пересекли, теперь добраться бы до кустарника, а там и высота с флагом недалеко».
Когда перед глазами встали черные ветки кустов, лейтенант поднялся с земли и, пригибаясь, повел группу дальше вдоль бровки кустарника. В заросли он не вошел умышленно: ветки будут шлепать по одежде, и снег, залежавшийся под кустами, будет хрустеть. Впереди, на фоне неба, показалась высота. Подойдя ближе, Ковров увидел и шест с флагом на ее макушке. Лейтенант взглянул на часы — было десять. Флаг казался черным.
Здесь, в расположении врага, говорить нельзя. Разведчики приучены понимать друг друга по жестам. Вот Ковров показал рукой на грудь Голощапова и махнул в сторону того ската, куда Голощапов, еще по предварительному уговору, должен был идти в обход. Солдат понял командира, кивнул своему напарнику Боткину, и они скользнули в темноту. Во второй группе захвата был сам Ковров и разведчик Макагонов — здоровый молчаливый сибиряк. Для третьей блокирующей группы задача пока не определилась, поэтому Ковров шепотом приказал сержанту Гущину вести ее за собой.
Лейтенант пополз вдоль подножия высоты. Вблизи она казалась огромной, на ней росли одинокие кусты и вырисовывались черные промоины от ручьев. Выбрав одну из таких промоин, Ковров приподнялся, махнул старшему третьей группы, чтобы ждал здесь, а сам пополз с Макагоновым дальше — к вершине.
Когда промоина вывела на обратный скат, Ковров увидел часового. Он ходил ниже того места, где был укреплен шест с флагом и, как и предполагал Ковров, был в безопасности от пуль, прилетавших с нашей стороны.
Часовой в шинели, в каске, с автоматом на груди не торопясь прохаживался по тропке. Тропу эту длиной метров пятьдесят хорошо было видно даже в темноте — так ее натоптали за день. На скате, где лежали Ковров и Макагонов, дорожка часового почти доходила до промоины, а на том краю, где должен был подползти Голощапов, ни промоин, ни кустов видно не было. «У меня подступы удобнее, — определил Ковров, — часового нужно снимать мне». Лейтенант отдал свой автомат Макагонову, жестом указал ему — приотстань. А сам достал из кобуры пистолет и переложил его за пазуху: в рукопашной некогда будет искать кобуру под маскировочной одеждой. Вынул нож и спрятал его лезвие в рукав, чтоб не выдал блеск. Приготовясь таким образом к схватке, Ковров стал подползать к месту, где промоина ближе всего подходила к тропке часового. Когда часовой шел лицом к промоине, лейтенант лежал неподвижно, когда же он уходил в противоположную сторону и был к промоине спиной, Ковров осторожно подползал, быстро осматривая все вокруг, стараясь определить во мраке, где находится караул. Хорошо было бы установить, сколько времени стоит часовой — час, два? Если его снять сразу после того, как он заступил на пост, у разведчиков будет больше времени и шансов на благополучное возвращение. А то может получиться так — кинешься на часового, а тут смена пожалует. Однако, как ни вглядывался Ковров в темноту, ничего ни увидеть, ни услышать не удавалось.
