Владимир Дружинин - К вам идет почтальон
Ковалев сидел в приемной и вызывал в памяти картины прошлого.
Иран. Высокое синее небо, жара. Вереница машин на шоссе. В кузовах, под пыльными, побуревшими от солнца брезентами, ящики с консервами, со сгущенным молоком, солдатские ботинки. Идет перегрузка. Ковалев был в числе тех, кто охранял важную трассу, по которой союзники доставляли нам грузы. Тогда, у склада, они и познакомились.
Молодой долговязый парень с выпуклыми, жадными глазами…
«Должно быть, из богатой семьи», — решил Ковалев, заметив кольцо.
— Вам нравится? — сказал Хилари Дюк и протянул руку. — Кольцо деда. Из России… Наша фамилия очень связана с Россией.
Он прибавил, что отец не велел ему носить кольцо и, наверное, будет сердиться.
— Почему? — спросил Ковалев.
— Видите ли… оно серебряное, но дороже всяких денег… Это… Я не могу вам сказать, простите. Маленькая фамильная тайна.
Дюк восхищался стойкостью советских войск, бранил Гитлера.
Вот и всё.
Больше ничего не сохранилось в памяти Ковалева. Очнувшись от воспоминаний, он увидел дежурного офицера, окно, а за ним спокойное, усеянное солнечными искрами море.
— Прошу! — услышал Ковалев.
Начальник отряда Полковник Костенко — низенький, седой, черноглазый — возился с сейфом. Как всегда, сейф не хотел подчиниться стремительному, нетерпеливому Костенко.
— Истукан! — бранился начальник. — Тьфу, мученье! Вот! — дверца распахнулась, полковник извлек и бросил на стол папку. — Садитесь, капитан. Вам известно, как величают нашего нового знакомого? «Охотник за скальпами»! Тут вообще любопытные данные. Фигура, оказывается, не простая. Не пешка. Скальпы снимает, а? Ну? А вы опять к нам пожаловали. Совсем пограничником стали.
Действительно, Ковалеву в последнее время часто приходилось выезжать на границу.
Полковник выслушал Ковалева, заставил нарисовать трезубец, вызвал переводчика.
— Тамга. Родовой знак. Значит, Дюк в родстве с каким-нибудь племенем. Правильно?
Лейтенант Саламбеков, кудрявый красавец, подтвердил. Да, тамга. Но такая ему не попадалась.
Ковалев вышел из кабинета задумавшись. Дежурный по штабу передавал по телефону приказ начальника — охрану границы усилить. Вновь возник перед Ковалевым Хилари Дюк, долговязый бейзболист. Это из-за него тревога. Ого, подрос Дюк! «Охотник за скальпами»! Кличка, очевидно, почетная. Так что же ему нужно, этому охотнику?
В тот же день Ковалев уехал на заставу.
2
Рядовой Басков стоял на вышке. Ветер дул ему в лицо, платформа покачивалась, скрипела, и солдату казалось, что он летит над лесом. Одной рукой он держал бинокль, другой крепко ухватился за перильце.
Только полмесяца, как Басков на заставе.
На вышку он лез с дрожью, стараясь не смотреть вниз. Он боится высоты, но еще больше пугало новичка, что его страх могут заметить другие.
Сейчас рядом с ним офицер. При нем да показать себя трусом! Нет! И всё-таки Басков не может оторвать руки от перильца, — она точно приросла. И дрожь никак не уляжется, бинокль ходит ходуном.
— Дайте-ка мне, — сказал Ковалев.
Ну вот! Заметил! Басков жалобно поглядел на офицера. Тот ласково улыбался, — юный солдат, с виду почти еще мальчик, чем-то привлек Ковалева.
— Фамилия ваша? — спросил он.
— Басков.
— А, так это ваше стихотворение в боевом листке? Неплохо! В школе знаменитостью были? Да?
— Я много писал. Одно в «Пионерской правде» было напечатано, — заговорил Басков. — Я и теперь… Вот хочу про вышку сочинить, только рифму никак не подобрать. Мышка, крышка… Всё не то.
Он осекся и замолчал, смущенный тем, что столько сказал офицеру. А Ковалев уже не слушал.
На том берегу к самой реке сбегались солдаты. Усатый сутулый офицер построил их, ро́здал патроны. Один за другим выходили из строя солдаты, — смуглые, в коротких курточках и в гетрах, — и стреляли в фанерный ящик, надетый на кол.
Эхо множило выстрелы. Оно билось о наш скат ущелья, отскакивало к чужому скату и снова летело к нам, — оглушительный грохот поднялся над кордоном. Стая птиц просвистела мимо вышки и исчезла за хребтом.
Ковалев улыбался. Досталось, должно быть, соседям от Хилари Дюка! Всякий раз после визита инструктора они старательно наводят порядок, принимаются за боевую подготовку, изрядно запущенную. Обычно усердия хватает на два-три дня. Но что-то уж очень они стараются…
— Товарищ капитан!
Ковалев опустил бинокль. Басков показывал что-то. Край рисового поля, опушка колючих кустов, огромные скалы, сдавившие русло реки, — больше ничего не увидел капитан. Линзы бинокля выхватили и приблизили мшистый камень, застывшую, точно припаянную, ящерицу. В следующую минуту в круге зрения оказался человек.
Он стоял, прижавшись к камню, скрытый зарослями почти до подбородка. Узкое лицо с острой, седеющей бородой, пристальные глаза, обращенные к советскому берегу. Ковалев тотчас узнал его: Сафар-мирза!
Да, Сафар-мирза, старый знакомый. Он проворно скользнул в расщелину. Ковалев ждал. Ветки зашевелились, голова Сафара-мирзы в черной барашковой шапке вынырнула из-за другой скалы, ближе к воде. Зачем он тут? Похоже, высматривает что-то на советском берегу. Ковалев следил, как старый бандит шнырял между скалами, нагибался, пропадал и вылезал опять, словно в прятки играл. Время от времени Сафар-мирза оборачивался в нашу сторону, — с опаской и, как казалось Ковалеву, со злобой. А солдаты всё стреляли по ящику, и ущелье полнилось грохотом.
Что же это происходит? Ковалев уловил связь между событиями — ясное дело, стрельба должна отвлечь наше внимание от Сафара-мирзы, от его загадочных поисков.
Басков между тем отнял руку от перил. Сафар-мирза, матерый враг Сафар-мирза! Так близко! Солдат слышал о нем не раз, вожак бандитов представлялся ему зловеще уродливым, обросшим волосами.
— Плюгавый какой, — протянул Басков.
— Вы молодец! — сказал капитан. — Я думал, поэты народ рассеянный. «Но что же он там ищет? Что потерял?» — размышлял Ковалев про себя, не отводя бинокля.
Полчаса спустя Сафар-мирза ушел к себе, и пальба после этого прекратилась. Ковалев так и не получил ответа на свой вопрос. Он спустился с вышки и вошел к начальнику заставы.
Старший лейтенант Маконин — румяный, крепкий, беловолосый карел — составлял план охраны границы. Темная занавеска защищала его от палящего солнца. Маконин страдал на юге, мечтал о зиме, о лыжах. Ковалев рассказал ему о том, что видел.
— Баскову я бы дал поощрение, — прибавил капитан. — За бдительность.
