Георгий Тушкан - Джура
Джура почувствовал смутное беспокойство.
Кзицкий поспешил к Максимову, но тот был занят: прибыл Козубай, и они совещались.
Многое говорили о поляке Кзицком: говорили, что он бывший курбаши белых урусов Анненковых, говорили, что он знает разные языки, но никто ничего точно о Кзицком сказать не мог. Достоверно было известно только то, что он хорошо знает Памир и не раз помогал захватывать банды басмачей.
Кзицкий вернулся к себе, долго сидел, обхватив руками голову. Заметив на столе кусок киргизской лепешки, бросил ее на пол, пробормотав: «Осточертело!» Потом открыл сундук, на котором сидел. Пахнуло затхлостью и плесенью.
Порывшись в сундуке, он вытащил со дна бутылку коньяку и дырявый мешочек со старыми ржаными сухарями. Из мешочка выскочил таракан и побежал по столу.
— Ага, ага! — радостно закричал Кзицкий, как будто увидел старого знакомого.
Он поймал таракана и привязал его ниткой за заднюю ножку. Налив коньяку, он отпустил нитку. Таракан побежал по столу. Когда он достиг противоположного края, Кзицкий притянул его за нитку обратно и, сказав: «С приездом вас!» — выпил коньяк, плюнул, передернулся и принялся грызть сухарь.
— Эй, таракан, таракан! — бормотал Кзицкий. — Но ничего: спокойствие, прежде всего спокойствие.
Долго бормотал Кзицкий и наконец, уронив голову на стол, заснул.
Проснулся Кзицкий утром. Пожевал сухого чаю, чтобы отбить запах спиртного. Заметив на столе таракана на нитке, брезгливо передернул плечами и щелчком сбил его на пол.
— Мерзость! Вот до чего дошел! — проворчал он.
В это время Ахмед подробно расспрашивал Джуру обо всем происшедшем. Тот нехотя рассказывал: сознаваться в своих ошибках он не умел. Говорил больше Ахмед, а Джура слушал, натирая рукавом халата дуло винтовки, лежавшей у него на коленях.
Ахмед почувствовал, что разговор по душам не получается. Очевидно, молодой охотник дичился Ахмеда из-за случая с гвоздем. Он намекнул Джуре, что проделка с гвоздем — дело рук Шарафа.
Джура сразу повеселел и быстро ушел от Ахмеда, не сказав ни слова. Он выбежал во двор и влез на крышу, где стоял на часах Шараф. Тот испугался, поняв, что настал час расплаты, и выстрелил в воздух. Выбежали джигиты, схватили Джуру и заперли в кибитке. Таг, обидевшись за Джуру, бросал камнями в Шарафа, и его тоже заперли вместе с Джурой.
Козубай освободил Джуру и увел его к себе в кибитку. Там сидели Максимов, Ивашко и еще трое военных.
Перед Джурой поставили плов, и, когда он поел, Козубай попросил его все рассказать о Юсуфе и Артабеке.
— Это очень важно, и ты очень поможешь советским людям, если расскажешь слово в слово, как все произошло.
Джура подробно рассказал о встрече с Артабеком. Только теперь ему показалось странным, что Артабек знал его по имени и во всем ему поддакивал.
— Артабек исмаилит, — сказал Максимов. — Он решил принять тебя, Джура, в ряды этого тайного ордена. У исмаилитов разработана целая система вербовки. Сначала они узнают, что думает нужный им человек, — это первая ступень. Они начинают охотиться за ним: это Тасис — вторая ступень посвящения… У тебя, Козубай, кто-то есть в крепости, кто хорошо их осведомил о Джуре.
— Я думаю, тот самый, — сказал Козубай многозначительно.
Максимов понимающе кивнул головой и обратился к Джуре с вопросом:
— Сначала тебе понравился Артабек?
— Понравился, — просто сказал Джура.
— Продолжай.
Джура рассказал, что Артабек его спрашивал, сунит он или шиит, и много говорил о рае и аде.
— Ташлик, — сказал Максимов.
— Это третья ступень, — пояснил Козубай. — Он хотел вызвать у тебя сомнение в твоей вере. Если бы ты был настоящий мусульманин, он читал бы тебе отрывки из корана, чтобы вызвать удивление некоторыми странностями, которые есть в нем, и этим сманить к своему учению, указал бы на разногласия в толкованиях корана — хаджах и раваятах. Но ведь ты и так не веришь ни в пророка Мухаммеда, ни в Алия, ни в аллаха?
— Не верю… Он еще говорил, что нужно иметь пира.
— А требовал он, чтобы ты не разглашал никому сказанного им?
— Требовал.
— Ну, это четвертая ступень — Робт-узы. А говорил он тебе, что разделяет твои мысли о том, что в небе нет бога?
— Говорил.
— Это пятая ступень — Тадлис, обман, — сказал Козубай. — А говорил он тебе, что исмаилит помогает исмаилиту во всех случаях жизни, все остальные люди — грязь и в отношении их ты можешь поступать так, как тебе хочется?
— Не все это, но говорил, — подтвердил Джура.
— А тайные формулы объяснял? — Козубай испытующе смотрел юноше в глаза.
— А что такое формулы? — спросил Джура.
— Говорил он тебе: «Люби свою религию, но не осуждай другие»?
— Говорил вначале, но ничего не объяснял.
— Вот они и считали, что ты поднялся до шестой ступени утверждения, — сказал Максимов. — А кого ты захотел иметь пиром?
— Козубая, — сказал Джура.
Все весело засмеялись.
— Так, значит, ты пир, Козубай, — шутливо сказал Максимов, — а мне и не признаешься. — Он сразу стал серьезным. — Некоторые исмаилиты очень опасные люди, с их тайными убийствами, слепым повиновением мюридов и пиров Ага-хану. Приказ-фирман Ага-хана посланцы возят от пира к пиру, и они исполняют все, что в нем сказано, в интересах английской разведки.
— Я сказал уже Кзицкому, что не видел фирмана.
— Кзицкий тебя спрашивал об этом? — удивился Максимов.
— Несколько раз.
— Значит, ты никакой большой бумаги среди прочих бумаг Артабека не находил? — спросил Максимов, пристально глядя в глаза Джуре.
— Нет.
— А труп Артабека ты обыскивал?
— Пограничники смотрели.
— Ты, Джура, в жизни, — сказал Максимов, — еще совсем ребенок. Люди не всегда такие, какими они кажутся. Одни за улыбкой прячут свои черные намерения, а у других за сердитым видом кроется простая и благородная душа. Постепенно ты разберешься во всем. Один будет тебя ругать потому, что любит тебя и хочет исправить твои ошибки. Другой будет хвалить тебя, улыбаться тебе, как исмаилит Артабек. А цель у него — переманить тебя на свою сторону, увеличив число слуг Ага-хана. Хорошо, что в деле с Артабеком ты вовремя спохватился. Джигиты не знают всего и даже считают тебя героем.
— А разве я не задержал стадо?
— Джура, об этом стаде давно уже знали пограничники и сами бы его остановили: они ждали в засаде. То, что делает добротряд, — это хорошо, но не считай его единственным, а себя великим героем. Наоборот, ты чуть не помог врагам.
Джура тяжело вздохнул и сказал после продолжительного раздумья:
