Вендиго - Элджернон Генри Блэквуд
– Все-таки она досталась Пьеро! – заметил кто-то слишком громко, выразив общее мнение. – Хорошо, что не Соколу!
Вдруг, к полному изумлению толпы, что-то пронеслось в воздухе. И вновь раздался высокий, пронзительный голос:
– Преоблачи душу мою оперением… дабы мог познать я грозную твою стремительность!
Мелодия этих слов проникала в душу, зовущая, страстная, пьянящая. И в тот же миг с балкона поразительно легко и ловко ринулся вниз человек-птица. Перья его трепетали, словно паруса, полные ветром. Подобно соколу, что камнем падает на свою добычу, это существо, раскинув могучие крылья, обрушилось на опустевшую площадку, где танцевали Вера и Пьеро, и точно приземлилось рядом с изумленными танцорами…
Все произошло так быстро, что у многих потемнело в глазах, точно от удара молнии. В разных концах зала людям мерещилось разное. А те, кто в испуге закрыл глаза или спрятал лицо в ладони, вообще ничего не видели. Толпу охватил панический ужас. То безымянное, что смутно предчувствовалось весь вечер, вдруг стало реальностью. Облеклось в плоть.
При ярком свете люстр на опустевшей площадке случилось невероятное. Бинович, во всем своем страшном великолепии, простер над Верой огромные крыла. Притянул к себе. Длинные серые перья с шелестом взметнули вихри воздуха. От Сокола исходило нечто пугающее: большой острый клюв был готов к удару, пальцы с изогнутыми когтями то сжимались, то разжимались, – весь его жуткий облик выражал готовность к нападению. Это единодушно утверждало большинство присутствующих. Однако нашлись и такие, кто стал уверять, что то был вовсе не Бинович: кто-то другой, чудовищный и мрачный, высился над ним, прикрыв гигантскими темными крылами. Как бы то ни было, можно с уверенностью сказать, что противоречивые и сбивчивые показания сходятся в одном: на всем происходящем лежала странная печать чего-то сакрального, может быть, даже божественного… Ибо многие потупились и склонили голову. Воцарился благоговейный ужас. Свидетели заявляли, что у них над головой словно бы пронеслась неведомая сила.
В зале был явственно слышен шум крыльев.
Вдруг кто-то закричал, резко и пронзительно. Чувства, обычные человеческие чувства, непривычные к ужасам, не выдержали. Сокол и Вера взмыли вверх и улетели: она – охотно и радостно, он – исполненный силы. Отброшенный к стене мощным вихрем, Пьеро ошеломленно смотрел им вслед. Они выпорхнули из освещенного зала, из душного, набитого людьми пространства, из тесных, огороженных стенами и залитых искусственным светом комнат-клеток. Все это осталось позади. Счастливые, они были сродни ветру, принадлежа отныне воздушной стихии. Земное притяжение было над ними не властно. С изумительной легкостью они, словно птицы, пронеслись по длинному коридору навстречу ночи, к южной террасе, где с колонн свисали длинные цветастые шторы. Мелькнули и скрылись из глаз. Потом, когда порыв ветра откинул край огромной шторы, темный силуэт беглецов возник на фоне звездного неба. Раздался чей-то крик, за ним последовал прыжок. Еще раз хлопнув, штора закрылась, и в бальный зал ворвался холодный ветер пустыни.
Но тут же на месте исчезнувшей пары выросли три фигуры. Казалось, их, взорвавшись, вытолкнула потрясенная, оцепеневшая от ужаса толпа, и эти трое, подобно снарядам, устремились за беглецами: апаш, Дон Кихот и последним – Пьеро. Ибо Хилков, брат Веры, и князь Минский – тот, кто ловил волков живьем, – были начеку, а доктор Плицингер, ясно читавший тревожные симптомы, следил за каждым шагом Биновича. Теперь, когда маска у Пьеро сбилась набок, все узнали великого психиатра.
Все трое успели добежать до парапета в тот самый миг, когда тяжелая штора, хлопнув, вернулась на место, скрыв дальнейшее от взглядов публики. Хилков, подгоняемый криками доктора, на бешеной скорости вырвался вперед.
В тридцати шагах от террасы скала, на которой был выстроен отель, круто обрывалась. Внизу простиралась пустыня. По краю скалы тянулся низкий каменный парапет.
В этом месте показания расходятся. Хилков успел в последний миг подхватить свою сестру, буквально висевшую над обрывом. Снизу до него донесся звук падающих камней. На миг завязалась жестокая борьба, так как Вера, которая была не в себе, яростно сопротивлялась. И тут Хилков блестяще вышел из положения: он вернулся в зал, кружа девушку в танце.
Это было великолепно. Толпа мгновенно успокоилась. Брат с сестрой появились, как ни в чем не бывало вальсируя. Крепкие руки молодого кавалерийского офицера, привычного к изнурительным учениям в казачьем полку, легко несли полумертвую ношу.
Почти все присутствующие сочли Веру разве что немного усталой. Спокойствие было восстановлено – такова психология толпы, – и под звуки чарующего венского вальса Хилков с сестрой незаметно покинул зал, велел подать бренди и уложил Веру в постель.
О Соколе никто и не вспоминал. Впрочем, было высказано несколько туманных предположений, о которых вскоре забыли. Странная, смешанная с тревогой симпатия толпы сосредоточилась на Вере. Как только все убедились, что она в безопасности, темный, архаичный ужас, весь вечер неприятно щекотавший нервы присутствующим, сразу исчез. Дон Кихот танцевал, увлеченно и беззаботно. За танцами последовал ужин, инцидент был исчерпан, он растворился в общей суматохе бального безумия. Никто даже не заметил, что Пьеро так и не появился в зале.
Доктор Плицингер не спал всю ночь. Составить свидетельство о смерти не всегда так просто, как кажется людям несведущим. То, что Бинович, сорвавшись с двадцатиметровой скалы, погиб от удушья, не укладывалось в голове. Но что еще более странно: рухнувшее с большой высоты тело мирно покоилось на песке – не изувеченное, с целыми костями и мышцами, на коже ни единой ссадины или синяка. В песке не обнаружили ни малейшей вмятины. Бинович лежал на боку, словно спал, сложив темные крылья за спиной, как это делают большие птицы, умирая в одиночку. На лице, под маской Гора, застыла улыбка. Казалось, в своем полете к смерти он наконец приобщился стихии, которую так страстно любил. И только Вера видела те огромные крыла, которые, маняще вздымаясь над бездной, перенесли его в иной мир.
Плицингер их тоже видел. Однако он решительно утверждал, что они принадлежали одному из тех больших черных соколов, что охотятся на холмах Мукаттам и ночуют на скалах позади отеля. Впрочем, он и Вера сошлись в одном: высокий пронзительный крик, рыдающий и неистовый, был, несомненно, криком черного сокола, зовущего подругу. Услышав его, Вера на секунду замешкалась – и была спасена. Еще мгновение – и она унеслась бы с Биновичем навстречу смерти…
Примечания
