Луи Анри Буссенар - Охотники за каучуком
— Я согласен и на это!
— И впоследствии, когда придет время, просить о протекторате одной Бразилии!
— И это все?
— Наконец, вы должны еще обязаться уважать и щадить права и собственность, равно как и личность, колонистов белой расы, поселившихся на спорной территории или намеревающихся поселиться на ней!
— Да это и в моих интересах!
— Но вы, однако, не всегда так поступали до сих пор! — заметил уполномоченный.
Последние слова подняли целую бурю в душе негра, разом возбудив все его опасения и подозрения. Он побледнел до того, что лицо его стало пепельно-серым и исказилось конвульсивной судорогой, а глаза налились кровью. Порывисто встав, он крикнул голосом, сдавленным от клокотавшей в нем злобы и сдержанного бешенства:
— Так вот зачем вы явились сюда! Вот в чем секрет вашего посещения, этой комедии и этих россказней, которые я слушал, развесив уши, как дурак, в продолжение целого получаса! Так признайтесь, вы под прикрытием дипломатической неприкосновенности явились вырвать у меня хитростью или силой моих пленников?!
— Ни то ни другое! — возразил незнакомец, все так же невозмутимо спокойно.
— Не рассчитывайте, что это вам удастся, милейший, — продолжал Диего, — эти пленники, коль вам все известно, представляют для меня все мое будущее благосостояние, мой государственный фонд… Их выкуп должен служить основным вкладом; это будут стены моего дома, роскошный пир на моем пустом столе, картина в мою раму… И я скорее предпочту прострелить вам голову, чем отказаться от них. Мне нечего терять! Слышите?
— Нет, вы лучше не стреляйте, а выслушайте меня! У вас не хватает спокойствия, а между тем спокойствие необходимо будущему государственному человеку! — уверенно заметил незнакомец. — Если бы я хотел вырвать у вас госпожу Робен, ее детей и трех французов пассажиров «Симона Боливара» силой, то не оставил бы на корвете, привезшем меня сюда на Арагуари, двести пятьдесят человек экипажа и не пришел бы сюда с жалкой горстью людей и парламентерским флагом; я бы заставил сопровождать себя две роты морской пехоты или десантной команды! ..
— И тогда пленники были бы все перерезаны или задушены по моему приказу!
— А ваша деревня была бы снесена дотла, сметена с лица земли, население ее расстреляно, а женщины и дети отвезены в Макапу. Что касается вас, то вас я приказал бы изрезать на тоненькие ломтики и приготовить из вас нечто вроде блинчиков! Так вот, милейший, не старайтесь перехитрить меня или обойти, тем более, что, в сущности, я желаю вам только добра… Садитесь и слушайте меня внимательно!
Диего, усмиренный этим невозмутимым спокойствием или, быть может, напуганный присутствием военного судна в водах Арагуари, как будто успокоился и сел на свое прежнее место.
— Доказательством того, что я желаю вам всякого благополучия, может служить то, что я уполномочен вручить вам, из рук в руки, довольно кругленькую сумму, которая, оказывается, почти соответствует цифре, назначенной вами в качестве выкупа за ваших пленников!
— Миллион франков? ..
— Да, приблизительно!
— Звонкой монетой?
— Да, звонкой монетой, если хотите… Я должен сознаться, что этот секретный фонд предназначался вам по милостивому соизволению моего правительства на то, чтобы помочь вам в настоящее время встать на ноги и выпутаться из затруднительного положения, на условиях только что изложенных мною. Но при этом вы, надеюсь, ничего не будете иметь против, если я, от своего имени и своей собственной властью, потребую от вас взамен передачи мне всех ваших пленников. Для Робена это будет прибыльно, да и для вас неубыточно.
— Одно за другое? В обмен?
— Да, конечно, не иначе!
— В какой срок?
— Послезавтра!
— Где? В каком месте произойдет обмен?
— Под карбетом на Тартаругале, против горы!
— Можете быть спокойны!
— Да, ведь это в ваших же интересах, тем более, что и в будущем вам придется прибегать к нашей помощи и к нашим финансам. Наше правительство, как вам известно, достаточно богато и умеет щедро оплачивать оказанные ему услуги!
Таинственный уполномоченный собирался окончить этот разговор несколькими словами относительно самой формы обмена, как вдруг страшный гам и шум огласил всю деревню. Крики, вой, громкий хохот, сливаясь в один общий хаос звуков, порождали невероятную какофонию.
Диего в недоумении поднялся со своего места, не зная, что и думать. Он одним прыжком выбежал на улицу и столкнулся лицом к лицу с рослым детиной-негром. Весь в поту, жестикулируя, как безумный, негр держал за хвост мертвого татуnote 11, и странно, — это четвероногое как будто только что выскочило из ванны, наполненной золотом. Чешуя на нем блестела и сверкала на солнце золотыми лучами, причем при малейшем его движении с чешуи обильно сыпалась золотая пыль, явственно выделявшаяся желтыми пятнами на красной глине дороги.
Остальные негры, все более и более беснующиеся и обезумевшие, ревели, как быки на бойне, и неистово жестикулировали, оглашая воздух криками:
— Сокровища! .. Сокровища найдены! .. Найдены!
ГЛАВА XIII
Безумная страсть негров к пляскам и охоте. — Следствия встречи с тату. — Животное скорее даст оторвать себе хвост, чем выйдет из своей норы. — Беззубый, но имеющий зубы. — Секрет упорства тату. — Каким образом это упорство можно сломить простым щекотанием. — Загнанный в свою нору. — Мина и контр-мина. — Зловонный запах. — Труп. — Тату среди груды золота. — Сокровища найдены. — Опьянение и безумие Диего. — Все пропало! — Инкогнито разоблачено. — Маркиз, Винкельман и Табира.
В те отдаленные времена, когда люди черной расы были для всего мира несчастными и жалкими рабами, развлечения на плантациях были редки, как в Северной, так и в Южной Америке; они состояли почти исключительно в пляске и охоте.
Когда негры, изнуренные и измученные ежедневной работой, возвращались в свои хижины, они обычно собирались под руководством одного из своих единоплеменников, который с барабаном в руках предводительствовал танцами, или, вернее, пляской, состоявшей из бешеных скачков и прыжков, ставших впоследствии легендарными.
Если же для танцев не было условий — из-за отсутствия барабана или из-за нежелания руководителя — невольники занимались охотой и предавались ей с таким же увлечением, как и пляске, то есть с бешеной страстностью первобытного человека, искренним увлечением взрослого ребенка, который предается любимой забаве без размышления, без чувства меры, до изнеможения.
