Клайв Касслер - Корсар
— Ну, есть хорошие новости?
— Мы богаты, — сообщил Марк. — И еще мы в западне.
Корабли сошлись вплотную — стрелять было уже нельзя. Получился своеобразный клинч. «Орегон», пользуясь преимуществом в массе и мощи, стал теснить врага к берегу. Когда борта сближались, фрегату приходилось перекладывать руль вправо, иначе сухогруз бы его просто раздавил. Время от времени наверх выскакивал какой-нибудь слишком смелый или слишком глупый террорист с гранатометом, однако автоматические пушки контролировали палубу «Сидры», и враг даже не успевал прицелиться. Пару выстрелов ливийцам все же удалось сделать, однако они прошли над палубой, а гранатометчики поплатились жизнью.
Во внутренних помещениях фрегата царил хаос, аварийно-ремонтные команды метались взад и вперед. Где-то на баке вспыхнул пожар, и, несмотря на усилия древней вентиляционной системы, коридоры наполнились дымом. Командиры пытались перекричать надрывный вой сирены.
Для Фионы, прикованной к койке в одной из офицерских кают, и сирены, и выстрелы звучали сладчайшей музыкой. Она не могла представить, что творится снаружи, но чувствовала: у похитителей серьезные проблемы.
Фиона знала, что вертолет перевез ее из тренировочного лагеря террористов на корабль. В мешок, который ей натянули на голову, просачивался соленый морской воздух, она слышала гул двигателей и чувствовала, как волны бьются в борт. Когда началась канонада, стало ясно, что это не мирное судно.
Неудивительно, что в распоряжении аль-Джамы оказался ливийский военный корабль. Наверняка вся команда состоит в его организации.
С каждым взрывом, сотрясавшим корпус, Фиона чувствовала себя все лучше и лучше. Ее, разумеется, прикончат задолго до конца сражения — тут она иллюзий не питала, — однако американский военный флот не даст террористам насладиться победой.
Прогремел особенно громкий взрыв. Корабль закачался. Передние пушки умолкли, и Фиона догадалась, что противник удачным выстрелом снес бронированную орудийную башню.
Дверь с грохотом распахнулась. Появились тюремщики в куфиях и при автоматах. Радость быстро прошла: Фиону отстегнули от койки, сковали ей руки за спиной и молча выволокли из каюты.
Военные моряки на процессию никак не реагировали. Сейчас не до насмешек над пленницей — они борются за жизнь корабля. В борт шарахнул очередной залп, Фиона стукнулась о переборку. Яростная схватка целиком поглотила ее внимание, она даже забыла помолиться и очнулась только в просторной комнате. Обращенные к Богу слова сами полились с ее губ — черное полотнище на дальней стене, видеокамера и человек с огромным ятаганом были красноречивее любых объяснений.
Здесь же собрались и остальные: не моряки, а только террористы. Один стоял за камерой, другой возился со спутниковой связью. Остальные, в привычных платках, — просто зрители. Фиона узнала их форму защитного цвета — такую же носили в тренировочном лагере. Человек с ятаганом был облачен в черное.
Сирену здесь отключили, однако ее вой доносился из соседних помещений.
— Этому кораблю тебя не спасти — сказал палач по-арабски, — но из-за него нам пришлось поторопиться. — Он не сводил глаз с Фионы, на что она отвечала презрительным взглядом. — Ты готова умереть?
— Я готова умереть во имя мира, — она следила, чтобы голос не дрожал, — с той самой секунды, как поняла, насколько мир важен для планеты.
Фиону привязали к стулу перед черным полотнищем, у ног расстелили полиэтилен. В рот вставили кляп — последнего слова ей не полагалось.
Человек в черном кивнул оператору, тот начал съемку. Сначала объектив нацелился на Фиону, чтобы невидимые зрители получше разглядели приговоренную к смерти. Затем вперед выступил палач, держа перед собой изукрашенный ятаган.
— Мы, люди Сулеймана аль-Джамы, сегодня собрались, чтобы избавить мир от скверны, — прочел он по бумажке. — Таков наш ответ крестоносцам Запада, несущим упадок и разложение. В устах этой неверной звучат их лживые посулы, поэтому она умрет.
Фиона заставляла себя абстрагироваться от бормотания палача. В ее голове звучал «Отче наш…».
Когда все попадали, оглушенные взрывом, в сердце Кабрильо шевельнулась тревога, но пути к отступлению были отрезаны. Ни секунды не мешкая, Кабрильо в одиночку бросился вперед. Команда не обращала на него ни малейшего внимания. Боевики аль-Джамы собираются казнить у них на борту госсекретаря США, так что еще одно незнакомое лицо — не повод для тревоги. Те немногие, кто встретился Кабрильо внутри, были слишком заняты собственными делами. Когда мимо пронеслась пожарная команда, Хуан, как и любой моряк, остановился и прижался к переборке.
— Давай с нами! — крикнул командир, не сбавляя шага.
— Приказ капитана, — обронил Хуан и кинулся в противоположном направлении.
Он нашел лестницу и помчался вниз, перепрыгивая через три ступеньки, так что даже сшиб матроса, который поднимался навстречу. На нижней палубе Хуан направился прямиком к матросской столовой. У входа стояли двое часовых: один был поглощен происходящим внутри, другой оглядел Кабрильо, но принял его за матроса и промолчал.
Если бы Хуан нуждался в подтверждении своей гипотезы, эти двое, в куфиях и с «Калашниковыми», не оставили бы места для сомнений. Террористы.
Еще за десять шагов он услышал голос:
— …убивали наших женщин и детей прямо в домах, бомбили мирные деревни и не признавали заветов Аллаха.
Это уже слишком. Хуана охватила холодная ярость — ярость, накопленная за долгие годы сражений. Да что там годы — за всю жизнь. Он выхватил оружие. Часовой изумленно заморгал — большего Кабрильо ему не позволил. Несколько раз хлопнул пистолет. Пули прошили грудь сначала первому террористу, а потом и второму. Одна угодила в плечо и отскочила в стену. На стене, словно причудливое граффити, осталось кровавое пятно.
Хуан двигался так стремительно, что мертвые тела даже не успели упасть — пришлось, входя в столовую, их расталкивать. Справа, вне поля зрения видеокамеры, дежурили шестеро вооруженных бойцов. Еще двое занимались оборудованием. Последний стоял перед объективом с бумажкой в одной руке и кривым мечом в другой.
Позади палача сидела Катамора — с кляпом, но с горящими глазами.
Полсекунды Кабрильо потратил, чтобы рассмотреть эту живописную сцену, еще столько же — чтобы оценить обстановку. Палач так просто удар не нанесет — ему придется отойти; оба оператора безоружны.
Для большей устойчивости Кабрильо рухнул на колени и открыл огонь по шестерке террористов. Двое даже заметить ничего не успели, третий только-только схватился за автомат. Ствол «хеклер-коха» при стрельбе очередями здорово задирало, так что двум следующим врагам пули попали в голову. Брызнула кровавая каша.
