Евгений Гуляковский - Искатель. 1990. Выпуск №4
— Это невозможно. Этого просто не может быть.
— Может. Случиться может все, что человек способен вообразить, и даже значительно больше.
— Но как я попал сюда?
— Ты подписал договор с теми, кому подвластно многое, теперь ты принадлежишь им. Они решили сделать из тебя воина и поручили это мне.
— Но я же не знал…
— Когда подписываешь такой договор, никогда не знаешь, чем это кончится. Погонишься за легкой удачей — и вдруг окажешься в чужих пространствах.
— Я хочу немногого, хочу вернуться, забыть обо всем, жить обычной жизнью, такой, как живут сейчас мои друзья, сверстники, те, кто остался…
— А вот это невозможно. Есть дороги, которые мы выбираем, а есть те, которые выбирают нас и ведут в одну сторону.
И только теперь — не раньше — Степан начал понимать, что случилось. Холод чужих пространств постепенно и неотвратимо проникал в него, замораживая мысли и чувства; и среди этого все расширяющегося ледяного круга оставалась одна-единственная горячая точка — чувство ненависти к тем, кто проделал с ним эту подлую штуку.
Он все еще не верил до конца, нельзя было в это поверить и сохранить рассудок.
Он потерял самое главное — свободу выбора; и теперь его судьба, вся его жизнь зависели только от чужой воли. Он вступил на дорогу без возврата…
Но Сейрос отрицательно качнул головой и ответил на его мысли:
— Человек до той поры остается собой, пока в нем не исчезает хотя бы желание к сопротивлению. Но ты слишком много говоришь, вместо того чтобы действовать. Возможно, в конце концов ты все-таки станешь рабом, а не воином.
Степан вскочил и тут же сдержался, вспомнив наставления Сейроса. Он спросил уже почти спокойно:
— Что я должен делать?
— Учиться искусству воина. И постепенно набирать силу.
Они шли долго. Пыльная, растрескавшаяся от дневного зноя земля сменилась каменистой почвой предгорья. Начался подъем. Сначала пологий, он становился все круче и круче. Раза два исцарапанные в кровь босые ноги Степана срывались на скользких камнях, и тогда он спрашивал себя, как долго все это будет продолжаться.
Сейрос шел легко, не выказывая ни малейшего признака усталости, казалось, его тело скользило по воздуху, едва касаясь почвы. Он шел не оглядываясь, не произнося ни слова. Степан наметил для себя последний рубеж — вершину одиноко торчащего камня, и, когда они дошли до него, без сил рухнул на землю.
Дальше он не пойдет. Дальше он не шевельнется, не сделает ни одного движения. Даже если это его последняя остановка. Пусть Сейрос уходит, пусть оставляет его одного, пусть холод и ночные звери сделают свое дело. Старик обернулся и, остановившись, спросил:
— Ты знаешь, кто заключил с тобой договор?
Степан отрицательно покачал головой.
— В разных местах их называют по-разному — это древнее племя, может быть, более древнее, чем племя людей.
— Ты принадлежишь им?
Усмешка осветила лицо старика.
— Я принадлежу только себе. Иногда они обращаются ко мне за помощью, иногда — я к ним. Мы тоже соблюдаем договор, но он справедлив. Я составлял его сам. А ты…
— Договор всего лишь бумажка, я хочу, чтобы меня оставили в покое.
— Этот договор — не бумажка. Он существует многие тысячи лет, и его не нарушали никогда. По крайней мере, мне не известен ни один такой случай.
— Я не знаю, что там написано.
— Узнаешь. Когда придет время, тебе напомнят о каждой букве, и за каждую придется платить.
— С ними нельзя бороться?
— Бороться может Воин. А ты всего лишь человек.
— Но человек может стать Воином!
— Верно. Для этого нужны сила и знание. И еще терпение и мужество. А ты валяешься у этого камня.
Степан медленно поднялся, что-то смутно он начинал понимать.
— Ты хочешь сказать…
— У каждого камня есть уши, и сказать я хочу лишь одно: мне поручили сделать из тебя Воина. Клянусь Силой, ты им станешь.
— Я пойду с тобой.
Некоторое время старик пристально смотрел ему в лицо, и Степан не отвел взгляда.
— Может быть, Руно примет тебя. Идти больше не надо.
— Что мы будем здесь делать?
— Ты слишком много говоришь. Молчи и слушай. Слушай себя, горы, ночь, ветер. Все ответы здесь, вокруг тебя.
Старик прислушался, отошел на несколько шагов и, приложив руку к камню, медленно повел ладонью над его поверхностью, удовлетворенно качнув головой.
— Это хорошее место. Сядь здесь и слушай и ничего не бойся: я буду рядом. Если понадобится, приду на помощь.
— Здесь водятся волки?
— Волков здесь нет. Здесь кое-что не страшнее волков. Слушай!
И Степан остался один. Он не знал, далеко ли ушел Сейрос: тишина гор и мрак наступающей ночи почти сразу поглотили его шаги. Степан провел рукой над камнем, как это сделал старик. В одном месте камень показался ему теплее и лучше.
Он не знал, так ли это, и не знал, чем отличается этот камень от сотен других, он просто сел на него и стал ждать. Ночь текла медленно и странно. Странно потому, что очень скоро он перестал ощущать холод и жажду, он словно становился частицей ночи, растворялся в ней, а ночь не может ощущать ни холода, ни страха.
Может быть, ночь всего лишь ожидание дня. Все имеет свою противоположность.
Рождение — смерть. Прилив — отлив. Взлет — падение. Ритм во всем, в каждой вещи, в каждой частице материи. В ее глубинах и на самой поверхности… Странные мысли нашептывала ночь. Мысли о том, что человек и Вселенная едины, что Вселенная растворена в человеке, а человек может раствориться во Вселенной, не потеряв себя. И это было самым трудным…
Так началось его учение. Учение без книг и долгих речей. Степан узнал, что человек может довольствоваться ничтожно малым, что главная задача Воина — это умение накапливать в себе энергию, разлитую в природе, умение находить и чувствовать ритм в каждой вещи. Он еще не знал, для чего существует этот ритм, но уже понял, что за ним скрыта одна из главных тайн природы.
Иногда Степану казалось, что окружающая его реальность, вся эта пустыня, поиски и накапливание таинственной силы, проникновение в суть вещей — все это лишь сон.
Что вот-вот он проснется, и все будет как раньше, но шли дни, недели, месяцы…
Его тело стало суше, стройнее. Взгляд пристальней, внимание обострилось.
Обострились и органы чувств. Он стал различать звуки и улавливать движения, недоступные обычному восприятию. Он научился никуда не спешить и ждать, ждать так, как будто впереди была вечность.
И лишь иногда сквозь это бесконечное ожидание проникала в его сознание прежняя глухая тоска по дому.
