Иван Кычаков - Искатель. 1969. Выпуск №6

Владелец дома Федор Шерстнев первое время боялся — не студенты ли. Но братья уверили, что учиться не собираются — и так ученые, работают в какой-то иностранной конторе по сбыту колониальных товаров.

Приглядываясь к жильцам, Шерстнев видел, что они не пьют, не бабничают, и, решив, что братья не иначе как деньгу сколачивают, успокоился — хороших жильцов бог послал.

Дружков у братьев, считай, не было. Изредка заходил молодой красавец. И тогда жилички со второго этажа — молоденькие белошвейки, работавшие у мадам Гошар, — выбегали на веранду, чтобы посмотреть на его стройную фигуру и черные, завитые на концах усики.

— Ах, — вздыхали они, — как бы ему пошел офицерский мундир!

…В это утро хозяин лениво обошел свое владение, походил бесцельно по мощеному двору и, выйдя на улицу, присел на лавочку. Он любил отдыхать здесь, наблюдая за сонной жизнью тихого переулка.

Из ворот вышел Владимир.

Одет он был, как всегда, в великолепно сшитую («На заказ, не иначе», — подумал Шерстнев) тройку, на голове соломенная шляпа с коричневой лентой.

— Куда это направились, господин Калашников? — спросил хозяин, поздоровавшись.

— Да вот пройдусь… Погода нынче уж больно хороша. А в Зоологическом, говорят, какой-то необыкновенный бегемот появился.

— Ишь ты, бегемот, — усмехнулся Шерстнев. Зоологический сад сидел у него в печенках — двор примыкал прямо к вольерам и клеткам, и рев зверей по ночам пугал домочадцев. — Бегемотов-то и у нас хватает.

— Это верно, — улыбнувшись, сказал Владимир и неторопливо пошел по тротуару.

— Да вы бы вот сюда, в дырку, — крикнул ему вдогонку хозяин, показывая рукой на двор. — Чего деньги зря за вход платить?

— Ну что вы… неудобно-с.

«Да-а, важный господин, — думал Шерстнев, — такой в дырку не полезет».

А Владимир тем временем уже проходил мимо сада, но к огромным воротам, где красовались размалеванные афишные тумбы и щиты, не свернул, а, оглянувшись, пошел направо — по Конюшковской улице вниз, к Горбатому мосту.

Вскоре он оказался у подъезда женской тюрьмы, оглянулся сначала налево, потом направо, хлопнул себя по внутреннему карману и, изобразив на лице приятную улыбку, открыл дверь.

Сегодня был день свиданий, и в привратницкой толпился самый разношерстный народ. Протиснувшись к двери, Владимир негромко, но настойчиво постучал. На пороге появилась Спыткина и коротко бросила:

— Документы!

Бегло просматривая паспорт, спросила строго:

— Королев?

— Так точно-с…

— Свидание с сестрой разрешено.

— Оч-чень благодарен.

Владимир сделал правой рукой короткий жест, Спыткина, быстро скользнув по руке глазами, поняла, что в ладони у него зажата бумажка.

— Следуйте за мной.

Она привела его в пустую, узкую, с одним окном комнату следователей.

— Садитесь.

Но он не сел. Оглядываясь на дверь, он начал ловить ее левую руку, поймал, наконец, и, всунув в ладонь хрустящую бумажку, улыбнулся:

— Извините, что мало…

Спыткина отступила на шаг и закричала:

— Федоров!

Лицо Владимира вытянулось, глаза сузились и потускнели.

— Федоров, совсем оглох! — кричала в дверь Спыткина. — На ходу спишь.

В двери появился заспанный мужчина в кителе надзирателя, плохо выбритый, вялый, точно с похмелья.

— Ну тут я, тут, — бормотал он, едва разлепляя ссохшиеся губы.

— У господина Королева свидание с сестрой. Сиди у дверей и никого не впускай. Понятно?

— Понятно, чего уж…

Через некоторое время Спыткина привела Веру, одетую в голубое платье, и, не глядя на встречающихся, прикрывая рот рукой, прошептала в ухо Федорову:

— Гляди, чтоб все по-хорошему. Понял? Пятнадцать минут — и на место.

Федоров тяжело мотнул головой и, когда Спыткина ушла, начал лениво смотреть на вверенную ему пару. Китель надзирателя он таскал на плечах более пятнадцати лет и за это время досыта насмотрелся на подобные сценки — тут и слезы и рыдания, упреки и увещевания, боль и горечь. Только вот радости приходилось видеть мало. В первую минуту, бывает, промелькнет, как зарница, а потом опять печаль.

Но Королевы почему-то радовались: у девицы так прямо рот до ушей, да и парень все время улыбается.

Интересно, о чем говорят?

Федоров стал прислушиваться.

Говорили о какой-то бабушке, о том, что у Алика зуб вырос, что папаша сняли новую квартиру…

Вынув из бокового кармана часы-луковицу на толстой медной цепочке, Федоров постучал по крышке, открыл ее и начал смотреть на большую стрелку.

«Вот добежит до девятки — и разведу», — решил он.

Но стрелка не хотела бежать. Часы тикали, а стрелка стояла, словно дразня надзирателя.

Он осторожно потряс часы возле уха — стрелка все равно не двигалась. Раза два тряхнув рукой как следует, Федоров с треском захлопнул крышку, сунул часы в карман, поднялся и сказал хрипло:

— Все. Больше не разрешаю. Время кончилось.

Он знал, что сейчас его начнут упрашивать, может, рублевик или полтинник в руку сунут, но эти даже и не подумали заговорить с ним. Наоборот, они словно обрадовались, что свидание окончено, и, легко кивнув друг другу, разошлись.

Федоров остался крайне недоволен таким поведением брата и сестры — на их денежки он надеялся слегка промочить глотку.

Недовольный, он вышел на улицу.

Кто-то дернул его за рукав.

Повернувшись, Федоров увидел Королева.

— На минутку…

— Ну, чего надо? — спросил Федоров.

— Вы меня не узнаете?

Федоров заморгал глазами, всматриваясь в лицо собеседника.

— Бутырки помните? Вы у нас надзирателем были…

— Хто его знает. Многих перевидал — всех не упомнишь.

— Дядя Гриша, да вы же меня тогда от карцера спасли. Я вам век благодарен. Неужели Володьку-студента не помните?

На лице у Федорова появилось выражение, отдаленно напоминающее улыбку.

— Вспомнил! Ты в шестой сидел, в той, в крайней.

— Ну конечно! Дорогой ты мой, я тебя несколько раз искал, все отблагодарить хотел.

Надзиратель потупился — больно уж ему нравились слова парня.

— Вот, возьми пока пятерку, — говорил Владимир, подавая деньги. — А завтра часов в шесть вечера приходи…

— Куда?

— В портерную, что на Кудринской площади. Знаешь?

— Как не знать, — ухмыльнулся Федоров, — заведение известное.

— Значит, договорились?

— А как же…

Он так лихо подмигнул, что вся левая сторона лица дико перекосилась.

Побег… Это известие и обрадовало и испугало одновременно. Вырваться на волю — да кто же об этом не мечтал! Бывало, ночью в камере, когда стоит невыносимая духота, Наташа сядет на койке, поджав ноги под длинную грубую рубашку, и начинает фантазировать: вот грянула революция, всюду развеваются алые знамена, толпы народа бегут к тюрьме и…