Владимир Рыбин - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №5
Капитан остановился посреди отсека, посмотрел на навигационный пульт. Там горел зеленый глазок, означавший, что все в порядке: нос «Каравеллы» по-прежнему нацелен на невидимую точку эфира в созвездии Бета Лиры — цели полета корабля.
— Валентин Степанович! — негромко позвал капитан.
Штурман открыл глаза. Увидев капитана, смутился, хотел было вскочить, но вместо этого вдруг сладко потянулся.
— Автоматика держит курс. Происшествий никаких, — доложил он и поднялся, покачнувшись.
— Что с тобой?
Штурман провел рукой по лицу.
— Сам не пойму… — странная улыбка искривила его губы. — Сразу после совета оцепенение какое-то напало.
— А сейчас как?
— Все в порядке.
В одурманенной голове штурмана еще роились остатки видений — одно диковиннее другого. Никогда у него не было столь многокрасочных снов.
— Давно в последний раз были в оранжерейном отсеке, Валентин Степанович?
Штурман побледнел.
— По… понимаю… — пробормотал он, заикаясь. — В последний раз я был там неделю назад. Ничего подозрительного не заметил. Могу поклясться, что находился, как это говорится, в здравом уме и твердой памяти…
«Каравелла» выполняла корректировку курса, как вдруг раздался вой аварийной сирены. Первым сориентировался Тобор, рявкнул в переговорное устройство:
— В камбузе включена энергоустановка!
Взбешенный капитан сжал биопередатчик так, что тот хрустнул.
— Либин! Почему аварийку включили?
— Потому что основная подача отключилась, — невозмутимо ответил кок.
У капитана голос перехватило.
— Вы что же, Феликс, — произнес он негромко, — не знаете разве, что аварийка включается, только когда грозит катастрофа?..
И тут кок ответил фразой, которая впоследствии прочно вошла в корабельный фольклор.
— А разве это не катастрофа, когда не на чем борщ сварить?
Но оказалось, что кока не ругать, а хвалить надо: он первый заметил аварию. Произошло это спустя несколько суток после загадочного происшествия в оранжерейном отсеке «Каравеллы».
Через минуту Тобор нашел место аварии: возле штурманского отсека был перерезан энергопровод.
Но перехватить нейтритовый кабель, к тому же снабженный тройной изоляционной оболочкой, не так просто, как срезать дерево. Энергетик Володя Ольховатский с помощью Тобора быстро заменил поврежденный участок кабеля. Оставалось выяснить, почему не сработала аварийная система. Это оказалось нетрудным: она просто была отключена.
— Владимир Николаевич, у вас в отсеке имеется лучевой инструмент? — спросил капитан, когда энергетик доложил ему о случившемся.
Энергетик замялся. Некоторое время назад ему пришлось брать из подсобного отсека лучевой сшиватель. По инструкции он должен был сразу же вернуть сшиватель на место, однако не сделал этого.
— Имеется… — сказал Владимир.
— Какого действия?
— Веерного.
Все сходилось. Инструмент, который Володя оставил в энергоотсеке, оставлял при работе плоский срез…
— Больше повреждений в отсеке нет? — спросил капитан.
— Нет.
— Так… Пока нити тянутся к штурманскому… А как ваше самочувствие, Владимир Николаевич?
Энергетик пожал плечами, уже догадываясь, куда клонит капитан.
— Сходите-ка к врачу.
— Гипноз?..
— Да. Пусть обследует вас.
Врач вроде бы даже обрадовался пациенту.
— Проходи, проходи, голуба душа! — пропел он. — Вот сюда, сюда, на стульчик садись, — продолжал Дмитрий Анатольевич.
Едва Ольховатский сел, как со всех сторон к нему потянулись шупальца-датчики разного калибра.
— Зря, зря дуешься, голуба душа, — покачал головой врач. -
Обижаться не надо… Не надо, голуба.
— Я не обижаюсь.
— Капитан отвечает за все, понимать нужно.
— Да гипноз-то при чем?
— А гипноз, доложу тебе, голуба душа Володя, штука препаскудная. С помощью гипноза, то есть стороннего воздействия на волю и психику человека, можно заставить его сделать многое, очень многое…
— Допустим, — согласился Ольховатский, наблюдая, как Дмитрий Анатольевич набирает в шприц какую-то розоватую жидкость. — Но ведь я бы запомнил хоть что-нибудь.
— Ошибаешься, голуба, — покачал головой Логвиненко. — Гипнотизер может стереть из твоей памяти все, что ты делал в состоянии гипноза.
— Гм… Но, черт возьми, до гипноза-то я ведь должен был увидеть его, мерзавца, который меня загипнотизировал? — взорвался Володя. — До гипноза я же был в нормальном состоянии!
— Допустим.
— Почему же я его не запомнил?
— Спроси что-нибудь полегче.
Безвозвратно канули в прошлое беспечные дни, когда жизнь на корабле текла спокойно. Каждый день теперь ждали подвоха.
В бедах, свалившихся на «Каравеллу», начала просматриваться одна закономерность, которую первым угадал капитан: все несчастья, словно деревья в бурю, склонялись в одну сторону. И этой стороной был штурманский отсек.
Особняком стоял случай в оранжерее, с которого, собственно, и началось. Но это было то исключение, которое подтверждало правило. Что касается оранжерейного отсека, то в нем больше ничего неожиданного не происходило.
А на штурманский отсек неприятности посыпались, как из рога изобилия. Захворал штурман, и все его помощники, словно сговорившись, стали плохо себя чувствовать. То и дело разлаживалась следящая система, до сих пор работавшая безупречно.
А однажды выяснилось, что на координатной сетке двойная звезда Бета Лиры — цель полета — смещена.
Что или кто был повинен в этом смещении? Причин можно было надумать немало, но, когда много причин, это значит, что нет ни одной достоверной.
Штурманский отсек по приказу капитана был взят под усиленный контроль, и отныне вездесущего Тобора можно было встретить там чаще, чем в любой другой точке «Каравеллы».
Постоянными беспорядками в штурманском отсеке, конечно, больше всех был расстроен старший штурман Орленке Но держался он стойко. У него, как и у энергетика, никаких следов гипнотического воздействия врачи не обнаружили…
Заглянув в кают-компанию, энергетик наткнулся на Георгия Георгиевича. Старпом сидел в кресле и думал о чем-то. Увидев Владимира, он кивнул ему, пригласил сесть, затем спросил с тревогой в голосе:
— Как у тебя в отсеке?
— Нормально.
— А вот со штурманским никак не наладим. Кстати, ты давно видел Валентина?
— Позавчера.
— Загляни к нему.
— А что? — встревожился Владимир.
— Знать бы что, — развел руками Георгий Георгиевич. — Очень мне не нравится его вид. Я чувствую: он что-то скрывает.
