Хайнц Конзалик - Человек-землетрясение
– Я плачу двойную цену, – громко сказал Хансен.
– Даже если бы вы купили самолет, ни один из наших пилотов не полетел бы. После девяти утра мы в вашем распоряжении. При условии благоприятной обстановки…
Хансен положил трубку и позвонил во Вреденхаузен дядюшке Хаферкампу. Так как там никто не ответил, он набрал телефон виллы Баррайсов и вскоре услышал голос экономки Ренаты Петерс.
– Дядя Хаферкамп у вас, Ренаточка? – спросил Гельмут Хансен. – Позови его, пожалуйста, к телефону.
– Сейчас, Гельмут. – Голос Ренаты звучал взволнованно, в нем слышалось невысказанное напряжение. – Это правда, с Бобом? Госпожа Баррайс не отвечает, когда я ее спрашиваю, а господин Хаферкамп накричал на меня: «Смотри, чтобы у тебя молоко не убежало!» Боб попал в аварию?
– К сожалению, да.
– А Лутц сгорел?
– Да.
– Кто виноват?
– Чтобы установить это, я сегодня лечу в Ниццу.
– Разве Боб… не мог, я имею в виду, если Лутц был за рулем, разве он не мог предотвратить…
– Мы этого еще не знаем. Мы вообще ничего не знаем, кроме голых фактов. Ну давай, зови дядю к телефону.
Через десять минут все проблемы были решены. Спустя час фабричный самолет, четырехместная «Сессна», оборудованная для слепого полета, стартовала с пилотом Губертом Майером с фабричного аэродрома и приземлилась в Аахене. Не задерживаясь, Майер и Хансен полетели в Мюнхен и заправились там для перелета через Альпы.
В Мюнхене сумасшедшей поездке чуть не пришел конец. Директор аэродрома не разрешил новый взлет.
– Не в моих правилах, вообще-то, удерживать самоубийц, – сказал он и бросил Хансену на стол последние метеосводки. Над Мюнхеном висел свинцовый снежный купол. Взлетная полоса была покрыта льдом и обледенелым снегом. – По мне, так вы можете замерзать наверху и падать сосульками. Но я против того, чтобы такие идиоты стартовали с моего аэродрома. Если небо прочистится… пожалуйста. Над Южной Францией ясное небо. Но до Женевы – сплошное густое месиво. Почему вы вообще не полетели прямо из Аахена через Арденны и Сону вниз к Роне?
– Там погода еще отвратительней. – Хансен выпил коньяк, налитый директором аэродрома для себя.
– А у меня вы хотели проскочить? Нет уж. Ждите, пока я дам добро.
В пять утра ветер разорвал тучу и вяло погнал ее на запад. Для снега было слишком холодно.
– Проваливайте, – сказал директор аэродрома с воспаленными, красными от усталости глазами. – Если в Альпах вы свалитесь с неба, не забудьте посмотреть в зеркало и крикнуть себе, прежде чем разобьетесь: «Идиот!»
Но полет удался. Губерт Майер был выдающимся пилотом. Бывший истребитель-перехватчик, на счету которого было десять сбитых самолетов, награжденный немецким золотым крестом, немногословный и один из немногих служащих баррайсовских предприятий, бывший на особом окладе. Тео Хаферкамп желал летать надежно. Ему нужны были удачные полеты со счастливым пилотом.
В Ницце они приземлились под сияющим солнцем. Как близок рай…
Гельмут Хансен быстро навел справки, узнал, где живет Боб Баррайс, и сунул портье сто франков, что погасило в корне любой вопрос. Потом лифт поднял его на пятый этаж.
Номер 512. С видом на море. Полностью кондиционирован. 350 франков в сутки, без завтрака и налогов.
Гельмут Хансен семь раз постучал в дверь из тика с золотым номером 512, прежде чем за ней послышалось какое-то движение. Ключ повернулся в замке, потом кто-то выглянул в щель.
– Боб, открой, – произнес Хансен.
– Гельмут! – Баррайс распахнул дверь. Он был обнажен, и лишь его бедра обвивало махровое полотенце. Его темно-каштановые волосы мокрыми от пота прядями свисали на лоб. Когда-то эти волосы были серебристо-белокурыми, ангельская головка, как говорила тетя Эллен. И лишь в десять лет они потемнели, в четырнадцать стали каштановыми с отливом красного дерева и такими и остались. Волосы, подобные раскаленному дереву среди пепла. – Ты что, с неба свалился?
– В самом буквальном смысле этого слова. Я прилетел на вашей «Сессне». Приказ дяди Тео.
– Моя телеграмма.
– Да. И сообщения по радио и по телевизору.
– Ужасно, Гельмут.
– Ужасно, что ты держишь меня в коридоре.
– Я не один…
– Тогда пусть малютка выпрыгнет из постели и исчезнет, как кошечка. – Хансен протиснулся мимо Боба в номер и рухнул в ближайшее кресло. Наполовину выпитая бутылка шампанского плавала в бочонке с ледяной водой. Хансен вытащил ее, вытер лежащей рядом салфеткой и сделал несколько глотков выдохшегося шампанского. Из соседней спальни доносился какой-то шум, скрипела кровать.
– Пусть она одевается! – громко сказал Гельмут Хансен. Он говорил по-французски, и, кем бы ни была девушка в соседней комнате, ответом на грубое требование могло быть лишь беззвучное повиновение. Боб Баррайс сморщил свое утомленное от бессонной ночи лицо.
– Она не какая-нибудь гризетка, – прошептал он, нагнувшись к Хансену. – Это Пия Коккони, возлюбленная принца Орланда…
– С каких это пор ты стал принцем?
– Гельмут, оставь глупости. Подожди меня внизу, в холле. Через полчаса… я тебе обещаю.
Он вытащил Хансена из кресла, вытолкал его из комнаты, дружески похлопал по спине и захлопнул за ним дверь.
Как говорил Тео Хаферкамп, Гельмут и Боб связаны как мозг и глаза. Они нерасторжимы.
Хансен сел внизу в холле в уголок, заказал себе кофе-мокко и пролистал утренние газеты. Почти во всех были сообщения о несчастном случае в Приморских Альпах. В соответствии с расследованием полиции виновным в страшном несчастье был погибший, Лутц Адамс. Он управлял машиной, ему принадлежала безумная идея ехать через скалы. Фотографии вновь показали оплавившуюся груду металла – сгоревший «мазерати».
Гельмут Хансен спокойно разглядывал эти снимки. Он не был полицейским и не находился под непосредственным впечатлением от случившегося. Он размышлял трезво, аналитически, с научной педантичностью.
Как могло случиться, что Адамс, попавший в тиски, погиб, а Боб Баррайс остался жив? Хотя в момент столкновения и могли распахнуться двери, вся машина могла разлететься на куски, но пассажирам от этого было мало проку. Когда автомобиль налетел на скалу и съежился наполовину, на них действовала такая мощная сила инерции, что они не могли вылететь в сторону, а только вперед, в направлении движения! Это элементарный закон, его проходят по физике уже в четвертом классе.
Как Боб мог спастись? По законам логики его голова должна быть размазана по скалам.
Гельмут Хансен отложил газеты в сторону, увидев Боба, выходящего из лифта. Он был один, Пия Коккони, очевидно, раньше ушла из отеля или ждала еще наверху, в номере 512.
