Джон Карре - Верный садовник
Гита. «Гита украла письмо! Нет, более вероятно другое: Тесса отдала ей письмо на хранение! Гита послала Мустафу, чтобы выманить меня с вечеринки и наказать за то, что произошло у Елены. И вот же она, сидит за рулем, ждет меня. Каким-то образом выскользнула из дома первой и уже сидит в кабине, моя подчиненная, шантажистка!»
Если он и разозлился, то лишь на мгновение. «Если это Гита, мы договоримся. С ней я смогу все уладить. Возможно, письмо станет первым шагом в наших новых отношениях. Возможно, ее желание причинить мне боль – прикрытие других, более конструктивных желаний».
Но за рулем сидела не Гита. По силуэту он понял, что это мужчина. Водитель Гиты? Ее бойфренд, дожидающийся окончания танцев, чтобы отвезти ее домой? Со стороны пассажирского сиденья дверцу открыли заблаговременно. Под бесстрастным взглядом Мустафы Вудроу осторожно полез в машину. Какой там купальный костюм. Прямо-таки кабинка карусели, в которой он катался с Филипом в парке аттракционов. Мустафа захлопнул за ним дверцу. Автомобиль качнуло, но мужчина за рулем не шевельнулся. Одет он был, как многие горожане-африканцы, в стиле Санкт-Морица, несмотря на жару: шерстяная шапочка, надвинутая на лоб до самых бровей, и темная стеганая куртка на «молнии» с капюшоном. Белый этот мужчина или черный? Вудроу втянул носом воздух, но не уловил сладкого запаха Африки.
– Хорошая музыка, Сэнди, – нарушил тишину Джастин и протянул руку, чтобы повернуть ключ в замке зажигания.
Глава 22
Вудроу сидел за резным столом из тропического тика стоимостью пять тысяч американских долларов. Сидел ссутулившись, касаясь локтем обрамленной серебром подставки для бумаг, которая стоила существенно меньше. В пламени единственной свечи его лицо блестело от пота. Пламя это отражалось и в свисавших с потолка зеркальных сталактитах. Джастин стоял в темноте, далеко от стола, привалившись спиной к двери, точно так же, как приваливался Вудроу к двери Джастина, когда приехал с известием о смерти Тессы. Руки Джастин держал за спиной. Должно быть, боялся, что они перестанут его слушаться. Вудроу изучал тени, отбрасываемые на стену пламенем свечи. Мог различить слонов, жирафов, газелей, носорогов. И самых разных птиц, с длинными шеями, маленьких, хищных, певчих. Дом находился на тихой улочке. Никто не проезжал мимо. Никто не стучал в окно, чтобы узнать, почему в половине первого ночи пьяный белый мужчина в смокинге и развязанным галстуком должен отчитываться о содеянном при свечах в галерее африка нского и восточного искусства мистера Ахмад Хана, расположенной в пяти минутах езды от «Мутайга-клаб».
– Хан – твой друг? – спросил Вудроу. Ответа не последовало.
– Тогда где ты взял ключ? Он – друг Гиты, так? Ответа не последовало.
– Вероятно, друг семьи. Разумеется, семьи Гиты. – Вудроу достал из нагрудного кармана смокинга шелковый платок, смахнул со щек пару слезинок. Тут же появились новые, ему пришлось смахнуть и их. – Что я скажу им, когда вернусь? Если вернусь.
– Ты что-нибудь придумаешь.
– Обычно придумываю, – согласился Вудроу, вытирая рот платком.
– Я в этом и не сомневался.
В испуге Вудроу вскинул голову, чтобы посмотреть на него, но Джастин стоял на том же месте, в той же позе, сцепив руки за спиной.
– Кто велел тебе положить документ под сукно, Сэнди? – спросил Джастин.
– Пеллегрин, кто же еще? «Все сожги, Сэнди. Сожги все копии». Приказ свыше. Копия у меня была только одна. Я ее сжег. Много времени это не заняло, – он всхлипнул, подавляя желание вновь расплакаться. – Следуя всем нормам секретности. В таких делах никому доверять нельзя. Сам спустился в котельную. Сам сжег рукопись в топке. Меня хорошо учили. Всегда ходил в лучших учениках.
– Портер об этом знал?
– В определенном смысле. Частично. Ему это не нравилось. Бернарда он недолюбливал. Между ними шла открытая война. Открытая война по стандартам Оффиса. Портер насчет этого частенько шутил.
– Пеллегрин сказал, почему он требует сжечь все копии?
– Боже, – выдохнул Вудроу.
В комнате повисла тишина. Вудроу, похоже, пытался загипнотизировать себя пламенем свечи.
– В чем дело? – спросил наконец Джастин.
– Твой голос, старина, ничего больше. Он повзрослел, – Вудроу провел рукой по рту, потом уставился на подушечки пальцев. – По общему мнению, ты вроде бы уже достиг потолка.
Джастин задал тот же вопрос, чуть перефразировав его, словно обращался к иностранцу или ребенку:
– Тебе не хотелось спросить Пеллегрина, а почему документ надо уничтожить?
– Бернард назвал две причины. Во-первых, на кону стояли интересы Англии. Их, само собой, следовало оберегать, холить и лелеять.
– И ты ему поверил? – спросил Джастин, и вновь ему пришлось дожидаться ответа: Вудроу подавлял очередную волну слез.
– Я поверил насчет «Три Биз». Разумеется, поверил. Флагман английского предпринимательства. Бриллиант в короне. Куртисс – любимчик африканских лидеров, раздающий взятки направо, налево и по центру, достояние нации. Плюс к этому он в прекрасных отношениях с половиной кабинета министров, что тоже ему не вредит.
– Вторая причина?
– «КВХ». Господа из Базеля подавали сигналы о том, что хотели бы построить большой химический завод в Южном Уэльсе. Через три года – еще один, в Корнуэлле. Третий – в Северной Ирландии. Принести богатство и процветание в наши депрессивные регионы. Но, начни мы топить «Дипраксу», они бы отказались от своих планов.
– Топить «Дипраксу»?
– Препарат все еще проходит клинические испытания. Теоретически эта стадия не завершена. Если он станет причиной смерти нескольких человек, которым и так суждено было умереть, невелика беда. Препарат не лицензирован в Великобритании, так что это не проблема, – красноречие вернулось к Вудроу. Он обращался к коллеге, профессионалу. – Ты же понимаешь, Джастин. Лекарства должны на ком-то проверяться, не так ли? Так кого будут брать для такой проверки? Выпускников Гарвардской бизнес-школы? Ты понимаешь, о чем я, Джастин? Не дело Форин-оффис судить о безопасности новых лекарственных препаратов. Мы должны содействовать продвижению английской продукции, а не говорить всем и каждому, что некая английская компания, работающая в Африке, травит своих клиентов. Ты знаешь правила игры. Нам платят не за обливающиеся кровью сердца. Мы не убиваем людей, которые все равно обречены на смерть. Господи, да ты посмотри статистику смертности в Кении. Впрочем, кто здесь считает покойников.
Джастин какие-то мгновения вроде бы обдумывал его аргументы.
– Но у тебя сердце обливалось кровью, Сэнди, – возразил он. – Ты же ее любил. Помнишь? Как ты мог бросить отчет в топку, если любил ее? – поневоле его голос набирал силу. – Как ты мог лгать ей, когда она тебе доверяла?
– Бернард сказал, что ее надо остановить, – пробормотал Вудроу, бросив еще один взгляд на движущиеся тени и убедившись, что Джастин по-прежнему стоит у двери.
– Да, ее остановили, это точно!
– Ради бога, Куэйл, – прошептал Вудроу. – Не так же. То были совсем другие люди. Не из моего мира. Не из твоего.
Джастин, должно быть, встревожился из-за того, что начал терять контроль над собой, постарался успокоиться, продолжил ровным голосом разочарованного коллеги:
– Как ты мог останавливать ее, Сэнди, это твои слова, если ты так ее обожал? Судя по написанному тобой, ты видел в ней спасение от всего этого…
– Должно быть, на мгновение Джастин забыл, где находится, поэтому широко разведенные руки вобрали в себя не посольство, вроде бы служившее Вудроу тюрьмой, а фигурки животных, вырезанные из дерева и слоновой кости, которые стояли на стеклянных полках. – Ты видел в ней тропу к счастью и свободе, так, во всяком случае, ты ей говорил. Тогда почему ты не поддержал ее?
– Я сожалею об этом, – прошептал Вудроу и отвел глаза.
– А что ты, собственно, сжег? – задал Джастин следующий вопрос. – Почему этот документ представлял собой серьезную угрозу тебе и Бернарду Пеллегрину?
– Это был ультиматум.
– Кому?
– Английскому правительству.
– Тесса передала тебе ультиматум английскому правительству? Нашему правительству?
– «Принимайте меры или пеняйте на себя». Она полагала, что связана обязательствами перед нами. Перед тобой. Верностью. Она была женой английского дипломата и хотела все решить дипломатическими методами. «Легкий путь – обойти Систему и напрямую обратиться к общественности. Трудный – заставить Систему работать. Я предпочитаю трудный», – так она говорила. Она верила, что английское государство более демократичное, более добродетельное, чем любое другое. Наверное, это внушил ей отец. По ее словам, Блюм согласился с тем, что англичане смогут решить этот вопрос, при условии, что будут играть честно. Если ставки англичан столь высоки, пусть они и проведут переговоры с «Три Биз» и «КВХ». Никакой конфронтации. Никаких дискриминационных мер. Просто убедят их снять препарат с продажи до завершения его испытаний. Если же английское правительство не возьмется за это дело…
