Александр Мартынов - В заповедной глуши
— Нет, другому. Который питерский общак принёс… Что с Каховскими-то?
— Работаем, — туманно ответил «батька». — Хорошее варенье. Чего ты не женишься? Всё по Рите?.. — лицо лесника окаменело, и Президент осекся: — Извини.
— Ничего, — Михал Святославич налил себе ещё чаю. — Саша, — тихо сказал он, — а давай соберём людей — тысяч триста, тысяч триста-то ты найдёшь хороших, да ещё поручи кому надо столько же в России да на Украине набрать — и уйдём. Вообще уйдём. Можно ведь. Ты знаешь. А с полумиллионом можно заново начать. Всё заново начать. Место найти — и… — лесник не договорил.
В свете лампы лицо Лукашенко сделалось старым и усталым. Он грел руки о чашку с чаем так, словно вокруг был лютый мороз.
— Ты Кремль давно видел? — вдруг спросил он. — Помнишь, как у Володи Высоцкого:
В синем небе, колокольнями проколотом —Медный колокол,медный колоколТо ль возрадовался,То ли осерчал…Купола в России кроют чистым золотом —Чтобы чаще Господьзамечал…
Ну и как мы уйдём от этого?
Михал Святославич кивнул:
— Ты прав. Никак… Ну тогда давай о деле.
— Налей ещё чаю, Михаил. — попросил Президент…
…Войдя в комнату мальчишек, Михал Святославич остановился на пороге. Постоял, качая головой. Сколько было бы сейчас его сыну, если бы Рита тогда не предпочла Балиса? Да где-то столько же… Балис часто снился леснику. Обычно после того, как во сне к нему приходили мёртвые, менялась погода. Но с Балисом было не так, и лесник потом плохо помнил сны. Несколько раз он даже думал, что Балис жив. Но, говорят, молдавская мина попала прямо в спину бывшего морпеха и разорвала в клочья и его, и какого-то мальчишку, которого он закрыл собой. Видели это несколько человек…
Витька захныкал во сне. Жалобно, тоненько. Михал Святославич подошёл к нему, провёл над лицом ладонью — мальчишка успокоился. Лесник подошёл к Вальке.
Тот спал на спине, руки — поверх одеяла. Из-под подушки торчала рукоять Змея, и по лицу мальчишки бегали странные тени. Несколько секунд Михал Святославич смотрел в это лицо, потом быстро отошёл к столу. Среди каких-то распечаток лежала самодельная валентинка — ах, да, завтра же… Её явно положили так, чтобы утром тот, кто подойдёт к столу первым, увидел её сразу. Лесник нагнулся, прочитал ровно, почти печатными буквами, написанные стихи…
Валентинку дарят, чтоб теплее стало.В гору и под гору жизнь меня кидала.
Но однажды как-то на кривой тропинкеЯ столкнулся носом с живой валентинкой.
Это не открытка, не украсишь стену.Это не вещичка, не подыщешь цену.
С этой валентинкой веселей живётся,На тоску и скуку миг не остаётся!
Валентинку дарят, чтоб теплее стало…Друга валентинкой мне судьба послала.
Михал Святославич посмотрел на часы. До подъёма оставалось ещё полчаса.
28
Татататата! Тата! Тата!
— Хорошо, Виктор.
Витька поднял голову от изогнутого приклада десантного РПКС и гордо усмехнулся, не глядя ловко отмыкая семидесятизарядный «барабан». Из длинного ствола курился дымок. Стоящие в трёхстах метрах пять ростовых и три грудных мишени были искромсаны в щепу — в каждую попало минимум по восемь пуль. Если учесть, что непосредственно перед стрельбой мальчишка пробежал с оружием и полной выкладкой пять километров по пересечёнке и выпустил магазин за пять секунд — результат был неплохой. Словом «неплохой» лесник оценивал то, что вызвало бы у инструкторов регулярной армии восхищённый столбняк.
— Отдохни, — приказал Михал Святославич. Витька перевернулся на спину и застыл, глядя в высокое весеннее небо. — Валентин! Пошёл!
Валька выскочил из верхнего окна старой мельницы — с семи метров. Покатился в сторону, встал на колено — бум! Одну мишень разорвало в клочья попаданием ВОГа, а Валька уже катился к рытвине, залёг — трррат! От другой мишени полетела щепа — Валька уже был в канаве. Бум! Вторая мишень разлетелась. Трррат! Ещё одной мишени срезало «голову». Валька приподнялся из канавы — уже метрах в тридцати от мишеней — и, швырнув гранату, побежал следом за ней, прямо на взрыв, не остановившись ни на секунду. Тррра-татата! Верхняя часть ещё одной мишени подскочила и завалилась. Валька, неуловимым движением оказавшись возле стоящего чуть в стороне кентена[76] — в руке уже был нож, а автомат — в левой — нанёс манекену страшный удар в голову магазином, пригнулся, уходя от удара, полоснул — раз, два…Кентен рухнул. Из него лез соломенный жгут. Валька с полуоборота метнул нож в древесный спил чурбак раскололся пополам, нижняя часть упала на снежный островок у корней дерева), а с левой руки, вскинув автомат с наброшенной на локоть петлёй, не глядя — трррраттаатата! Со звоном подпрыгнули и раскололись три стоявших рядом бутылки. Михал Святославич с непроницаемым лицом нажал кнопку самодельного пульта — и вокруг Вальки с хлопком встало чёрно-багровое пламя. Через несколько секунд смеющийся мальчишка — закопченный, но целый — стоял рядом с лесником. Бросок — Михал Святославич поймал АКМС. Хмыкнул. В автомат был вставлен новый магазин, подствольник — заряжен. Мальчишка сделал это на бегу.
— Хорошо, — коротко бросил лесник. — Отдохни, — Валька без раздумий уселся на землю, скрестив ноги. — Виктор.
Витька надел, сняв с гвоздя в стене мельницы, глухую маску. Лесник перебросил ему ТТ. Мальчишка поймал оружие за рукоятку и застыл, держа его стволом от бедра — над чуть выставленным вперёд носком правой ноги.
Михал Святославич дёрнул лежащую рядом на земле проволоку. Зазвенели, заплясали в кустах — метрах в двадцати — привязанные за горлышки бутылки. И в тот же момент ТТ начал стрелять — словно бы сам по себе, Витька даже не двигал стволом! И тем не менее бутылки разлетались одна за другой.
— Три секунды, — сказал Михал Святославич, и Витька, на звук его голоса бросив леснику пистолет, снял маску. — Пока всё. Пошли…
… — Сколько в нашей земле безымянных могил,Сколько русских солдат спит в лесах и полях…Вам поклон, кто за Родину жизнь положил!Вам поклон, кто не сдался в кровавых боях!Посмотрите по картам, как тысячи летМы держались в враждебных народов кольце,Как напавшим на Русь — оправданья им нет! —Мы возмездье несли на штыке и клинке!И когда громоздились тела на тела,И дивизии гибли одна за одной,Несгибаема верность России былаВ вашем сердце, наполненном ею одной.Пусть сегодня солдатами быть не в чести,Мы храним свою славу, мы помним о том,Что боятся по-прежнему русских враги,Что наш долг — отстоять для детей отчий дом![77]
Стоя друг напротив друга, мальчишки смотрели каждый в глаза другого пустым взглядом. Они не ощущали ладоней Михала Святославича, лежащих у них на плечах, да и голоса его, глуховато читавшего строчки стихотворения, не слышали, и вряд ли были здесь вообще — их сознание витало где-то далеко, в неизвестных краях, куда не каждому доведётся попасть — и не каждый попавший запомнит то, что видел.
