Евгений Брандис - В мире фантастики и приключений. Белый камень Эрдени
И страшную ночь, с грохотом и молниями. И убийство. Мгновенный ужас и страшную боль. И небытие. Оставшееся время я носила ужас и боль в себе. Я не верила ничьим чувствам. Ужас давил на меня. И когда я встретила Алека, спокойного, уверенного, гуляющего по свету без воспоминаний, я решила, что это несправедливо. Вопиюще несправедливо! Никаких мук, никаких переживаний! Сладкая жизнь!
— И ты решила отомстить.
— Я решила все поставить на свои места.
— А для этого замыслила убийство совсем другого человека? — Я был безжалостен к ней, мне казалось, что так нужно. — Сама пошла на преступление, так как сообщение осужденному его прошлого после приведения приговора в исполнение — уголовное преступление!
— Что ты тычешь мне в лицо свои законы?! В моем деле я закон! Впрочем, это не имеет сейчас никакого значения. — Она внезапно успокоилась и даже как-то повеселела.
— Почему?
— Потому что я поняла, что он не Алек. Нет, не Алек, а Джованни. Совсем другой человек, как ты сказал, более мужественный, более решительный. Энергичный и жизнерадостный человек. Человек дела и действия. Знаешь, Альберт, со времени моего, так сказать, излечения я непрерывно варюсь в собственных мыслях. И мне уже мерещилось, что я схожу с ума. Экскурсию по старым городам я предприняла, чтобы отвлечься, но ничего не помогало. А теперь, когда я наткнулась на него, познакомилась и увидела, каков он, меня отпустило это наваждение. Мне с Джованни, именно с Джованни, а не с Алеком, легко, приятно и просто. — Она помолчала и вызывающе добавила:
— Он мне нравится!
— Тем более, зачем тебе дождь и молнии? — Я даже выскочил из кресла.
Она кивнула:
— Глупо, конечно! Просто мысль рассказать обо всем ему, если я когда-нибудь его встречу, жила во мне слишком долго. А задним числом я все объяснила себе. Если он способен вспомнить, подумала я, пусть лучше уж сейчас, чем потом. Это же не последний дождь в нашей жизни, Альберт!
Я не смог опровергнуть ее довода. Вообще мне показалось, что я попал в зону, в которую посторонним запрещено вторгаться.
Я встал.
— Возможно, ты права. Не могу судить. И пусть будет так, как ты решила!
— Ты понял меня, Альберт! — сказала она и тоже поднялась. — Я вижу, что ты понял. И знаешь, я хочу быть любимой! Это так приятно! — Тон ее был жалобный, и мне стало стыдно.
— Ладно, — сказал я. — Пойду. Ты уж извини меня, Тамара!
— Лина. Не Тамара, а Лина. Брось извиняться, Альберт. — Она выглядела очень усталой. — И приходи к двенадцати на улицу Пикк, к дому «три сестры», мы там договорились встретиться.
— Ты все-таки боишься?
— Нет. — Она улыбнулась. — Я хочу, чтобы ты увидел, как мы оба счастливы!
Утром следующего дня я сообщил на работу, что сегодня не приду. Потом позавтракал, убрал жилье. Без пятнадцати двенадцать, как назло, заверещал видеофон. Надо было его блокировать заранее. Нечего делать, включил, На экране светился мой коллега по работе…
В конце концов я был у порога своего дома в двенадцать часов пять минут и даже успел сделать несколько шагов, когда над моей головой раздался странный шорох, а потом звук, похожий на шлепок. Стало светлее. На лицо капнуло, еще, потом еще. На асфальте и камнях появились мокрые мелкие точечки, и вдруг пошел настоящий дождь. Вначале не очень частый, он становился с каждой минутой сильнее и сильнее. Мягкий летний дождь хлестал теплыми струями, а сквозь поток воды светило солнце. Вода зашумела но старым водосточным трубам, которые, наверное, уже давно забыли вкус дождя, тротуар сделался мокрым и черным, а над каждой, теперь уже тяжелой, каплей вздымался воздушный пузырек. Сначала вода с крыш и из труб текла мутная, в этом стерильном городе-музее накопилось немало пыли по закоулкам и щелям, но чуть позже потекла светлая, как будто из родника. По улицам бежали, наскакивая друг на друга, хулиганистые ручьи и ручейки. Я сразу промок и не стал прятаться. Надо было спешить. Быстрыми шагами я двинулся на улицу Пикк, к месту свидания.
Сумасшедшие водяные потоки стремились меня смыть.
По лакированным тротуарам, по лужам расползались кое-где радужные пленки. Из дождя навстречу мне вышли девушка и парень в совершенно промокшей одежде.
Платье девушки и легкий костюм парня облепили их стройные фигуры, они шли, держась за руки, счастливо смеясь дождю, шли босиком, нарочно выбирая более глубокие ручейки и лужи. Обувь они несли в руках. Потом я увидел еще людей, их было удивительно много. Никто не прятался, все были рады дождю. Внезапно над головой сверкнула молния, и где-то недалеко загрохотало. Дождь, как будто ждавший сигнала небесного барабана, хлынул сильнее. Я почти побежал, но, завернув за угол, остановился в удивлении.
Прямо посреди огромной лужи орда мальчишек и девчонок семи-восьми лет исполняла какой-то странный, дикий танец.
Дождик-дождик, пуще,Дам тебе гущи.Дождик-дождик, перестань,Я поеду в Эристань, —
пели маленькие дикари, мокрые и счастливые, из-под их ног поднимались фонтаны воды, а через водяную завесу сияли бездумным детским счастьем глаза. Рядом бегали не очень испуганные воспитатели и уговаривали их покинуть лужу. Я не дождался благополучного окончания инцидента и коротким рывком проскочил до улицы Пикк.
Она была уже там. Точнее, она шла мне навстречу, посреди улицы, медленно и почти величественно. Ее светлые волосы стали темными от воды, тяжелое платье намокло, и огрубевшая ткань крупными складками обнимала тело. Она была очень естественна между камней средневековой улицы, и крупные звенья вычурного ожерелья, кольцо я тяжелые серьги делали ее еще более похожей на суровую и яркую скульптуру католического храма.
Она показала мне рукой на парадную дома, и я поспешил спрятаться под старинным арочным входом. Внутри подъезда была дверь, и я вошел в нее. В маленьком вестибюле было тихо, только сквозь резную решетку шумел дождь. Здесь он звучал скучно и монотонно.
— Давай спрячемся здесь! — неожиданно совсем рядом со мной раздался голос Джованни. — Я совсем промок! До нитки! Далеко же я назначил свидание!
Похоже, она нарочно привела его сюда.
— Мне сегодня приснился странный сон. — Опять его голос. — Увидел дождь с громом и молниями, и тебя со мной в маленьком доме.
— Ну и что? — Ее голос звучал без напряжения. — И мы с тобой ругаемся из-за дождя. Ты хочешь погулять под ливлем, а я смотрю по телевизору фильм из жизни мифических амазонок. Подумай, нелепость какая! — Мне стало неуютно в своем убежище, я вдруг почувствовал, что на мне мокрая одежда.
