Лазарь Лагин - Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова)
— Ей-богу, мы тут обойдемся вдвоем со Смитом, — отвечал моряк, и спорщики оскорбленно огрызаясь, удалились в глубь пещеры.
Вскоре шорох и выстукивание прекратились. Наступила плотная тишина, и эсэсовцы поняли, что дверь снова наглухо завесили.
Итак, при таинственных обстоятельствах пропала рукоятка генератора. К сожалению, весьма легко восполнимая потеря. Но весьма занятно: кто, когда и с какой целью ее похитил?..
В половине десятого скрипнул засов, распахнулась дверь, и пленных, как ни в чем не бывало, вывели на прогулку. Поскольку непосредственная угроза смерти миновала, они не рискнули пытаться бежать. Снова слишком людно было в пещере. Побег откладывался на завтра, на утро одиннадцатого июня, но зато уже должен был состояться во что бы то ни стало и при любых обстоятельствах. Это было решительно заявлено майором Фремденгутом, и фельдфебель с величайшей готовностью сказал: «Слушаюсь, господин майор!»
Утром Кумахер пополнил запасы перца и пепла.
Весь день они проторчали на страже у дверей. Они не услышали ни одного подозрительного звука. Они вообще ничего не услышали.
Очевидно, все куда-то уходили, но с минуты на минуту Фремденгут ожидал высадки подкрепления с подводной лодки, и поэтому обоим никак нельзя было ложиться спать. Отдыхать лег Фремденгут. На вахту у двери встал Кумахер. Он прильнул к ней ухом и так и застыл в этом неудобном положении, словно приклеенный за ухо к этому незатейливому сооружению, еще не переставшему пахнуть смолой.
Не успел Фремденгут заснуть, как его поднял на ноги встревоженный шепот фельдфебеля:
— Господин майор!.. Прошу вас, господин майор!..
— Опять вам что-то показалось?.. Идите к черту!..
— Извольте сами убедиться, господин майор…
Деланно позевывая, Фремденгут зажег огарок свечи, передал его Кумахеру, а сам недоверчиво приник ухом к доскам.
— Они снимают звукоизоляцию с нашей двери… Я имею в виду одеяла, господин май…
Фремденгут шлепнул его по губам, прервав это высказывание на полуслове.
Только что из-за двери доносился неразборчивый гул голосов. Сейчас уже явственно, хотя еще и негромко различались слова. Они услышали голос Фламмери:
— Значит, решительно и бесповоротно? Ему ответил голос Егорычева:
— Выходит, что так. Голос Фламмери:
— Ну, а вы, Смит?.. Подумайте хорошенько. Я доверяю вашему практическому и неозлобленному уму… Прежде, чем совершать такой решительный и бесповоротный шаг…
Кумахер взволнованно шмыгнул носом.
— Вы слышите, господин майор? Бесповоротный!..
— Да молчите вы, старая болтушка!.. Голос Смита:
— Я вполне согласен с мистером Егорычевым. Раз дело уже дошло до этого… Пора кончать с этой волынкой, сэр.
Голос Егорычева (очевидно, сняли всю звукоизоляцию, потому что стало совсем хорошо слышно):
— Давайте-ка пока наши патроны и гранаты вот сюда. Послышалось шарканье ног людей, переносивших куда-то неизвестно зачем тяжелые ящики.
Голос Цератода:
— По-моему, Смит, вы взяли мой автомат. Голос Мообса:
— Если «бы они там, за стенкой, догадывались, какой сюрприз Здесь для них готовится!.. Они бы…
Раздраженный голос Егорычева:
— Да потише вы, Мообс!.. Потерпите до утра с вашими громогласными разговорами!.,
Стало тихо.
Фремденгут обернулся к Кумахеру:
— Понятно?
Он задул свечу в заметно дрожавшей руке фельдфебеля.
— Понятно, господин майор, — пролепетал Кумахер. — Сейчас… сейчас они нас будут расстреливать…
— Хватит золы? — спросил Фремденгут только для того, чтобы не молчать.
— Полные карманы, господин майор.
— Дайте-ка мне еще!.. Ну, вот… Вы становитесь справа, я — слева… Как только дверь раскроется, швыряем им в глаза золу, вырываем у них автоматы… — Фремденгут с шумом перевел дыхание и добавил, не очень убежденно, но достаточно спокойно: — С нами бог, Кумахер!..
— Так точно, господин майор!..
Они встали по обе стороны входа, сразу покрывшись потом, с горстями, полными золы, перемешанной с перцем, и простояли так, в напряженном ожидании, полминуты, минуту, пять минут, пятнадцать минут, а может быть, и все полчаса.
Стало ясно, что надо бить отбой тревоги.
— Будем отдыхать по очереди, — сказал тогда Фремденгут. — Через часок-полтора разбудите меня…
Они дважды сменили друг друга, а по ту сторону двери все еще царила полнейшая тишина.
И вдруг Фремденгут ткнул ногой похрапывавшего на травяной подстилке Кумахера:
— Тссс!.. На место!.. Приготовиться!..
Наступило утро одиннадцатого июня. Время обычной прогулки пленных еще не пришло, но с двери определенно снимали звукоизоляцию. По мере того как дверь освобождалась от навешанных на нее одеял и шинелей, стало слышно шарканье ног, отрывистая и возбужденная речь, сначала неразборчивая. Потом сквозь щель у самого порога легла острая и теплая полоска дневного света, натужно заскрипел тяжелый деревянный засов, и голос старшего американца раздался неожиданно громко, словно над самым ухом:
— Мообс, вы все испортите своим автоматом! Они не должны видеть никакого оружия.
— Ну, фельдфебель, — прошептал Фремденгут, чувствуя, как по его спине пробежали мурашки, — становитесь справа от меня и, как только откроется дверь…
Он не успел договорить, как дверь отворилась и на пороге показались напряженно улыбающиеся физиономии обоих американцев. Из-за их спин, в некотором отдалении виднелось полное лицо майора Цератода с очень толстыми очками на мясистом облупившемся носу.
— Бросайте, Кумахер! — взвизгнул Фремденгут, неловко швырнул щепотку перцу в глаза мистеру Фламмери, промахнулся, быстро опустил руку в карман за новой порцией своего сыпучего и ароматичного оружия, но вынуть ее уже не смог. Фельдфебель Кумахер обхватил его сзади обеими руками и преданно крикнул отпрянувшим американцам:
— Не пугайтесь, господа, я его крепко держу!..
— Он сошел с ума? — испуганно спросил Фламмери. — Держите его получше, если он сошел с ума!..
— Никак нет, господин капитан! Господин майор не сошли с ума! — тяжело переводя дыхание, отрапортовал Кумахер, не выпуская Фремденгута, который с молчаливым бешенством порывался освободиться из его цепких рук. — Осмелюсь доложить, господин майор изволили хотеть засыпать вам глаза перцем, господин капитан!
— Перцем?.. Глаза?.. Мне?.. Ничего не понимаю!..
И тут на Фремденгута нашло то его наглое вдохновение, которое в свое время создало ему славу талантливого дельца и эсэсовца. Он спокойно выпростал руки из жирных объятий растерявшегося фельдфебеля, стряхнул носовым платком остатки перца со своего кителя и улыбнулся.
