Юрий Ясько - Загадка Скалистого плато
Зубрицкий слегка отпрянул, на мгновение прикрыл глаза ладонью, словно его ослепило ярким светом, впился горящим взглядом в лицо Туриева.
— Ваш сын не умер.
—…Пропал без вести в сороковом году.
— Какая разница?
— А это уж позвольте нам знать, пропал он или нет.
— Не надо лгать! Алешка погиб! Я собственными глазами видел его вещи, обнаруженные в языке лавины… Она его погребла. — Зубрицкий закрыл лицо ладонями.
Линский подошел к нему, полуобнял за плечи и забормотал слова успокоения. Зубрицкий резким движением освободился от рук Линского, не отрывая ладоней от лица глухо проговорил:
— Добивайте до конца. Я слушаю.
— Он носит другую фамилию…
Зубрицкий открыл лицо, выпрямился, горько усмехаясь, проговорил:
— Понять его можно: папаша — растратчик, бандит.
— Вы близки к истине, Георгий Николаевич, он сменил фамилию, опасаясь от преследований с вашей стороны, ибо отказался сотрудничать с Генрихом Рейкенау. Васин Игорь Иванович — так зовут вашего сына. Замечательный геолог, фронтовик, мужественный рыцарь науки.
— И я его смогу увидеть? — в голосе Зубрицкого было столько боли, что Туриеву на мгновение стало его жалко.
— Его фотография в верхнем кармашке рюкзака, в пикетажке, можете посмотреть.
Георгий Николаевич трясущимися руками взял рюкзак, положил его на стол, потянул за ремешок-отстежку…
Он долго смотрел на снимок, глаза его затуманились, подернулись влагой. Наконец Зубрицкий промолвил:
— Красивый мужик. На мать похож. На меня — ни капельки. А какого он роста?
— Высокого, как вы. Голос его на ваш похож.
— Он знает обо мне?
— Да.
— Не оттолкнет родного отца? Алешка, Алешка… Ошибся я в нем — и хорошо. Хоть у него жизнь сложилась. Известный геолог, говорите? А где он работает?
— В геологоразведочной партии, живет в Рудничном.
— И ни разу с ним не повстречался.
— Он обслуживает штольню, что за поворотом, недалеко от того места… где обнаружили Луцаса. До недавнего времени Игорь Иванович бороду носил.
— Видел я его, видел! В тот день… в лесу, на полянке, у стожка сена. Проклинал про себя — мешал он… Видел, видел, — бормотал Зубрицкий, не отрывая взгляда от фотографии.
Линский обалдело переводил взгляд с Туриева на Зубрицкого, с Зубрицкого на Туриева. Внезапно он схватился за голову и запричитал:
— Опять меня надули! Кто виноват? Линский! Кто стрелял? Линский! А-а-а!
— Да не верещи ты, — оборвал его Зубрицкий.
— Ты что? Уже сдаешься? — изумленно спросил Линский. — Да я тебя…
Туриев бросился к Линскому через стол, сбил с ног, придавил к полу.
Лев Борисович сразу обмяк, закатил глаза. Зубрицкий обезоружил его.
— Отойдет, — небрежно проговорил Георгий Николаевич. — Припадочный он, психопат.
Линский тихо проговорил:
— Сам ты такой… Отпустите меня, дайте встать.
Поднялся, прислонился спиной к стене, продолжая бормотать:
— Уж лучше бы с Луцасом скооперировались, чем так вот закончить.
— Еще не закончили, — успокоил его Зубрицкий, — не закончили, ибо не получили гарантий.
— Могу дать только одну гарантию: добросовестно завершить следствие, передать дело в суд. А сейчас, если не возражаете, давайте пойдем к заветной пещере. Может, в ней ничего нет? Дело примет другой оборот.
— Тогда придется крутануть вот эту ручку, — Зубрицкий показал на взрывную машинку, — и все взлетит на воздух. Идемте…
Линский пошел впереди, за ним Туриев, Зубрицкий замыкал молчаливое шествие. Из пещеры они вышли в цирк, направились строго на юг. Когда дошли до стены, Линский без заметного усилия отвалил прислоненный плоский камень, открылся достаточно широкий лаз. Метров двадцать пробирались почти ползком, пока не очутились в выработке эллипсовидной формы, в которую откуда-то со всех сторон проникал свет. Посередине пещеры — большой черный камень, верхняя плоскость которого отшлифована, на ней — рисунок. Зубрицкий молча пригласил Туриева посмотреть на него. В центре — человек, стреляющий из лука в окружающих его трех змей. Этот рисунок обрамляют изображения собак, оленей, куропаток, лисиц, медведей. По краям поверхности — изображения рыб и каких-то фантастических морских животных. Рисунки выполнены так, что поначалу были вырезаны в теле камня, потом образовавшиеся углубления заполнены красками — яркими и сочными, будто их нанесли только что.
— Месяца два корку пыли снимал с камня, — сказал Линский, — знатная картина.
— Одного этого достаточно, — сказал Борис, — да того, что мне пришлось повидать.
— Дальше будет еще кое-что интересное, — пообещал Зубрицкий.
— Однако я устал, — Линский сел на камень, упрямо поджал губы, тряхнул головой, словно отгоняя назойливую муху, — это же надо: столько лет строить самые радужные планы — и отказаться от них?!
— Как понимать, Жорик, более чем странный альянс, возникший между тобой и нашим уважаемым гостем? Сговорились гораздо раньше?
Если так, то скажите бедному Леве всю правду, как принято среди джентльменов. — Скрестил руки на груди. — Хорошо воспитанные люди, совершая общее дело, откровенны друг с другом, дети мои.
Мы можем взять товарища Туриева в компаньоны — не больше. Если не пожелает, тогда… Боже упаси, не подумайте, что Линский желает крови, довольно Луцаса. Самое благоразумное — расстаться с товарищем Туриевым, отпустив его на все четыре стороны. Выведем его отсюда через мазар, потом тот вход изнутри завалим маленьким взрывом. У нас же есть еще один, запасный, выход. О нем никто никогда не узнает.
— Не надо нервничать, Лева, ты прекрасно знаешь, что Борис Семенович нам пока нужен. Подчеркиваю: по-ка!
— Вообще-то я зауважал товарища следователя. — Линский и Зубрицкий разговаривали спокойно, непринужденно, будто Бориса здесь не было. — Несмотря на то, что он служитель советской юриспруденции, в нем что-то есть. В Одессе сказали бы: шарм. Он мне импонирует. Но как это глупо — только симпатизировать человеку, надо иметь его единомышленником, чего от товарища Туриева, увы, мы не дождемся.
