Александр Кулешов - Мир приключений. 1984 год
— Ого, хозяин-то, кажется, уже бай-бай, — негромко сказал сам себе полковник. — Что ж, и без него не заскучаем.
Он допил свой стакан. Затем открыл грязный брезентовый портфель, с которым пришел, и стал вытаскивать из него какие-то бумаги. Наконец с самого дна достал объемистый узелок, положил на стол и развязал. Тускло заблестели золотые браслетки, ожерелья, кольца, сверкнули яркими лучиками бриллианты.
Баньковский несколько мгновений молча любовался своим богатством. Да, черт возьми, он все же сумел раздобыть себе кое-что на черный денек! А ведь два состояния когда-то прожил! Ну что ж, господа хорошие, вы здесь себе воюйте с большевиками, а с него хватит. Все равно толку нет и не будет. Теперь бы только пробраться из России за границу. В Париж — вот куда надо ехать…
Углубленный в свои мысли, полковник не слышал, как скрипнула дверь и в столовую вошла молодая женщина в халате, с распушенными волосами. Симочка недавно вернулась — прошла в дом через половину религиозной общины. В спальне увидела на полу спящего пьяного Вадима и поняла, что Коренастов с кем-то еще пьет. Раздевшись и улегшись в огромную двухспальную кровать, она прислушалась к тихой беседе в соседней комнате, однако ничего не могла разобрать. Но вот разговор стих. Ушли?..
Она встала и тихо отворила дверь. Увидев страшного безносого человека, уставившегося в драгоценности на столе, Симочка остолбенела. Первым движением Баньковского было прикрыть свои сокровища, но он тут же понял: поздно, эта женщина все равно их уже увидела.
— Вы кто?
— А вы? Я хозяйка здесь, Серафима Ивановна.
— Ха, а я ведь вас знаю…
— Откуда?
— Да, да! Вы вот такой девочкой были — дочка Анны Федоровны. Где она теперь? А ну-ка давайте выпейте со мной за компанию. Да не бойтесь, не кусаюсь…
Симочка нерешительно подошла к столу и села напротив. Крепко захмелевший полковник не сводил с нее глаз.
— Какая же вы красавица! — вдруг прохрипел он и протянул к ней руки. Испуганная женщина вскочила со стула, подбежала к двери.
— Захотите — все это будет вашим, — Баньковский широким жестом обвел драгоценности. — Все! Поедем с вами в Париж…
Он направился к ней. Симочка побежала в спальню и попыталась запереть дверь, но Баньковский успел подставить в щель ногу. Она вскочила на кровать, забилась в угол, прикрылась одеялом. Вот он уже приближается к ней — страшный, пьяный, с уродливым лицом.
— Помогите!
Нет, никто в этом доме не придет к ней на помощь. Рука инстинктивно пошарила по тумбочке и сжала что-то холодное, тяжелое. Подсвечник! Она подняла его и с силой ударила полковника по виску. Баньковский даже не вскрикнул. Его цепкие длинные пальцы, уже схватившие женщину за руку, разжались, и он упал на крашеный пол.
Убила? Неужели она убила человека!.. Симочка не могла оторвать от него глаз. Дверь скрипнула, и в комнату вошел Коренастов. Он уже видел драгоценности, разбросанные по столу, и теперь сразу все понял.
— Собаке собачья смерть, — спокойно сказал он. — Так ему и надо. Да не бойся ты! Ну что такого? Пристукнула, и вес, ерунда! Зато вон сколько добра нам досталось. — Он быстро вышел и тут же вернулся, неся в тряпочке золото полковника. — Давай-ка спрячь пока в комод и иди спать к девушкам. Я сам тут управлюсь…
Когда Симочка ушла, Коренастов с трудом растолкал Вадима.
— Да просыпайся ты, чурбан осиновый! Вон что наделал, а спишь.
Парень долго не мог понять, чего от него хотят.
— Человека ты спьяну убил. Не помнишь, что ли? Поссорились вы, ты его и пристукнул подсвечником, вот этим.
— Не может быть! — Вадим поднялся, увидел лежащего полковника и присел, весь дрожа, на кровать.
— Ничего, ничего страшного. Я никому не скажу… Потом, как говорится, посчитаемся. Вот только мертвяка отсюда тебе надо утащить подальше — на свалку. Понял?
Вадим кивнул…
***6 января 1920 года. Не брался за свой дневник уже месяца полтора. В городе на фронт ушли почти все коммунисты и много комсомольцев. Каждое воскресенье ходим на субботники — пилим дрова, грузим в вагоны…
В последнее время вечерами ходим с Зоей на Стрелецкую, в Дом свободы, и еще на Новый Венец, в Дом рабочей культуры. Три раза был на занятиях в ТРАМе. Интересный человек этот Старцев. Вот закончим мировую революцию, пойду учиться на актера! И Зоя пойдет — мы решили. Она сказала, что разочаровалась в Вадиме: серая личность! А вот я, по ее мнению, герой, романтический человек. Что-то тут у нее не так получается. Но Зойка врать не может. Только нет у нее настоящего пролетарского понимания революции. То ей вдруг танцы нравятся, то музыка — какие-то там Моцарт, Бетховен, одни буржуи. А комсомольские песни она не признает. Ее перевоспитывать надо. Человек ведь хочет честно все понять, но еще не может подняться до нашего уровня. Воспитание, что ли? Какое уж там понимание жизни дали ей в гимназии или мамаша ее — типичная барынька! А Зоя все же в ТРАМ пошла — служить пролетарскому искусству.
Третьего дня был у меня разговор со Старцевым. Он спросил: “Вы уже два раза к нам на занятия приходите, а о том, что современную пьесу собираетесь писать, молчите”. Мне прямо неловко стало — я ведь и сам еще толком не знаю, получится ли что-нибудь. Олька Смышляева разболтала всем, а пьесы-то нет. Я Старцеву все это и объяснил. А он мне в ответ: “Главное — хотеть и иметь способности для такого шага. Пьеса такая ТРАМу очень нужна”. Тут я ему показал, что написал.
“Вроде получается, — говорит. — Только вам над речью героев нужно побольше поработать. У каждого из них должен быть свой характер, образование, воспитание. Значит, и говорить они должны по-разному, а у вас все одинаковыми словами…”
И еще он объяснил мне, что пьеса должна быть короткой, с напряженной интригой и иметь не очень много действующих лиц…
***— Хорошо вам успокаивать меня, Филипп Антонович, — говорила, плача, Симочка. — Вы вон Ни черта ни ангела не боитесь. А меня, женщину, молодую еще, одну в таком доме оставляете. Да тут меня в первую же ночь зарежут.
— Нечего реветь! Никто и пальцем не посмеет тронуть. Я ручаюсь. Поняла?
— Неужели нельзя кого другого?..
— Хватит! Сказал — и баста! — Коренастов встал и в раздражении зашагал по комнате. — Думаешь, удовольствие большое отправляться в путь в такие-то времена? Да вот видишь: сам же чекиста сюда на свою голову и привел.
— Куда?..
— Ну, это тебе знать незачем. Ты тут себе живи знай: гостей принимай, гадай им. И жди, когда придут и спросят Сергея Сергеевича Сннегубова… Запомнила? В ответ скажешь: “А вы кем ему приходитесь?” Если услышишь: “Я его двоюродный брат”, примешь, поселишь и мне передашь.
