Михаил Демин - Рыжий дьявол
— Но постой, — возразил я, — потом же все вроде бы наладилось! Я стал журналистом…
— Ты разве забыл о своих тувинских подвигах? О переходе через государственную границу, о какой-то дурацкой „поповской" пропаганде, которую ты там вел… И что-то еще было, я запамятовал. Но хватит и этого.
— И все сведения хранятся в краевом управлении?
— Естественно. Там на тебя заведено обширное досье!
— Н-да, — проговорил я после минутного молчания. — На основании этого досье меня очевидно надо сразу ставить к стенке. Без лишних слов! Что же еще делать с таким типом?
— Не кривляйся, пожалуйста, — поморщился он. — Имей в виду: может случиться так, что твое имя в черном списке может легко переместиться с третьего листа на первый… А это серьезно. Это очень серьезно!
— Так что же теперь делать?
— Самое разумное — это найти какое-нибудь тихое местечко и осесть там, затаиться до поры. Знаешь, есть такой анекдот. Стоят люди по горло в жидком дерьме, и один другому шепчет: „Не делай волны!.." Так вот, — старайся сейчас не делать волны.
* * *Разговор этот встревожил меня чрезвычайно. Я понял: валяться не время. Надо вставать, надо действовать… И поспешно принялся подыскивать какое-нибудь тихое местечко.
Но теперь в Красноярске все двери оказались закрытыми передо мной. Я прозевал свой час! И в панике кинулся на вокзал. И в тот же день очутился в Абакане.
Однако и там тоже все странным образом изменилось. Никто больше не приглашал в газету. И во всех прочих местах, куда бы я только ни обращался, мне отказывали — вежливо, смущенно отводя глаза.
И большинство моих друзей и приятелей почему-то вдруг охладело ко мне… Шумные попойки прекратились. Веселые компании распались. Наступил Новый год, и я встретил его в дороге, в поезде… И вновь почувствовал себя обездоленным и потерянным, как когда-то раньше, как в бродяжьи года.
Конечно, в самом крайнем случае я мог плюнуть на все и уехать в Москву. Но против этого восставала моя гордость. После недавнего успеха приезжать туда жалким и несчастным, приезжать не победителем, а беглецом, — нет, такой вариант меня никак не устраивал! Я все-таки еще продолжал верить в свою судьбу.
И однажды я подумал: а не вернуться ли мне в Енисейск? Там у меня есть надежные связи. И есть Верочка… Да и вообще городишко этот находится далеко, в тайге, в стороне от больших дорог. Может, там-то я и смогу переждать непогоду?
И вот спустя недолго, я уже шагал по центральной улице Енисейска. Обычно эта улица утопала в грязи, но сейчас, схваченная морозцем и припорошенная снежком, она выглядела на удивление чистой и комфортабельной… Вечерело. В домах вокруг зажигались огни. И на голубые чистые снега падали из окон розовые квадраты света.
В редакции газеты, куда я завернул по пути, никого уже не было; рабочий день кончился. И тогда я поспешил в знакомое место — в угловую чайную.
Но, дойдя до угла, я вдруг замедлил шаги. Из чайной доносилась музыка, слышались какие-то вопли, уханье, топот многих ног. За широкими окнами метались тени… Что там происходит, удивился я, праздник, что ли, какой? И обратился с этим вопросом к пьяному парню, стоящему с папироской у самых дверей.
— Да какой это праздник? — пробормотал, покачиваясь, парень. — Хотя, почему бы нет? И верно — праздник…
— Так что же все-таки?
— Свадьба!
— Кто ж на ком женится?
— Да Верку пропиваем, — сказал парень, — официантку здешнюю. За лейтенантика свово выходит. — И добавил, звучно икнув: Хорошая деваха! Жалко, не нам досталась…
— Жалко, — согласился я. — Очень. Ну, что ж. Ничего не поделаешь. — Я нашарил в кармане папиросы. Прикурил у парня. И повернулся уходить. И сразу же на меня навалилась тоска, одиночество, холод.
— Да ты не тушуйся, — сказал парень, — не робей, заходи давай! Свадьба веселая, богатая. Водки — хоть залейся! Хлобыстнешь чарочку, сполоснешь мозги — чем плохо? Еще и попляшешь…
— Нет уж, — криво усмехнулся я, — пойду… Мне, брат, теперь не до плясок.
* * *Следующим местом, куда я направился, был дом Андрея Миронова. Я на Андрея сильно рассчитывал. Все-таки ведь он был партийным функционером и наверняка многое знал. И мог мне помочь советом и делом.
Когда он меня увидел, первые его слова были.
— Не вовремя ты приехал. Ох, не вовремя! Уезжай немедленно! И как можно дальше.
— Почему? — насторожился я.
— Позавчера состоялось специальное заседание бюро горкома парши, и там упоминалось твое имя… Ты сейчас в некотором роде персона нон грата.
— Но что я такого сделал? — спросил я гневно и растерянно. В чем меня конкретно подозревают? Есть какие-нибудь факты?
— Фактов нет, — проговорил он, наморщась, — но зато есть доносы. И их немало.
— Кто же их сочинил?
Разные люди… В том числе и некоторые твои коллеги по работе.
— Но что они, черт возьми, могли там написать?
— Не будь наивным. Ты разве не знаешь, как пишут доносы? Собирают всякие сплетни, любую чушь — все, что только может очернить человека… И самое страшное, что это действует!
— Ну и что же все-таки написано обо мне? Какие собраны сплетни, к примеру?
— Да всякие… Что тебя видели не раз в компании бандитов. Что ты ведешь какую-то странную, подозрительную, двойную жизнь. И что ты вообще по своему духу человек не наш, не советский.
— Не наш, — проворчал я, — а чей же?
— Вот этим вопросом и заинтересовались в горкоме… Скажи когда ты составлял воскресную литературную полосу, тебе попадались стихи Абалакова?
— Попадались, — ответил я, — несколько раз. Ужасные стихи, неграмотные, безвкусные, лишенные даже проблеска таланта. Абалаков — типичный графоман!
— Но этот графоман пишет хвалебные оды в честь коммунистической партии! И он убежден, что ты отвергаешь его сочинения не из-за неграмотности, а просто потому, что тебе не нравится их содержание.
— Вот же подонок, — возмущенно сказал я. — Значит, он накапал… Так. Ну, а другие авторы — кто же?
— Нет, их я не назову, — покачал головою Миронов. — Я ведь тебя немножко знаю. Ты кому-нибудь из них набьешь морду, и тогда уж точно погоришь. Сам себя посадишь! — Он посмотрел на меня, прищурясь. Затем сказал устало: — Будь философом. Примирись с этим… Ты ведь не один такой. На меня тоже уже есть доносы.
— Да ну? — нахмурился я. — Ну и как же?.. Каковы вообще твои дела?
— Не блестящи, — развел он руками, — ты знаешь: я сейчас в отпуске.
— Сам попросился?
— Нет, меня попросили… В сущности, я пока без места. И не знаю, чем все кончится… Ты, надеюсь, следишь за газетами?