Анастасия Коробкова - Воскрешенные
— Съесть, что ли? — хмуро уточнил Тим.
— Нет, вдохнуть, — догадался Денис, вспомнив, как Ася быстро скручивала бурые листья, поджигала и с наслаждением закуривала.
С наслаждением…
— Изменение сознания… — простонал он. — Духи создали наркотик! Дающий не эйфорию, а возможность осознавать себя в разных реальностях одновременно!
Герман закрыл глаза, будто отстраняясь от жестокой правды.
— И она принимала его несколько месяцев подряд… Ее организм привык к нему как к стимулятору нервных процессов. Она и сейчас?..
Дарх смотрел на Германа с уважением — он понял, он хочет помочь. Значит, выбор сделан правильно.
— Нет. Ей претит такая зависимость. Она попросила меня больше не предлагать ей это растение. Духи уничтожили его.
— Абстинентный синдром, — резюмировал Тим.
— Что это? — спросил Капитан-Командор.
— Ломка. Ей сейчас очень плохо, — тихо объяснил Герман.
— Очень — не то слово, — подтвердил Дарх.
— Я же предлагал помощь…
— Она отказалась, конечно, — махнул ладонью Денис. — Она считает такое состояние позорным, и никому в нем не покажется.
— Что значит — плохо? — теряя терпение, переспросил Капитан-Командор.
Тим, вспоминая нужную главу из учебника, который заставил его выучить отец, посмотрел в окно. Со второго этажа форта, из зала собраний, Остров выглядел как раньше, как в любой другой солнечный день до пришествия смертельной опасности.
— Тревожность, раздражительность, невозможность сконцентрировать внимания на чем-либо, кроме желания принять наркотик, потом выматывающая боль во всем теле, потом — апатия, депрессия… Возможны необратимые изменения личности: всё, что было важно и ценно, теряет значение, меняются пристрастия, образ жизни. Асе дорого обошлись…
— Это надо предотвратить, — оборвал Капитан-Командор.
— Ты ее отыщи сначала, Великий Командор Ветра, — насмешливо процедил Дарх. — Лучше подряди своего ручного бога.
— А тебе что, слабо? — прощая шпильку, спросил Денис.
— Я ж не такой объемный. Даже чтобы переместиться, мне нужно пробить портал.
Денис растворился в воздухе.
Через минуту появился вновь.
— Чудеса. Нигде не вижу.
Дарх издевательски-равнодушно пожал плечами:
— Учись искать.
Капитан-Командор задумался, глядя сквозь стену. Его корабль, закрытый маскирующей мантией от любопытных окуляров, перемещаясь в пространстве вместе с планетой, висел в ста километрах точно над Островом. Главное — найти Асю, а как ее вернуть — там и увидим. Придется рассказать Старшим.
— Девочкам лучше? — поняв, что помочь бессилен, уныло спросил Тим.
— Да, здоровье восстанавливается, — рассеянно ответил Капитан-Командор.
— Ты их продержишь у себя до полного выздоровления?
— Не думаю…
Дарх фыркнул, сотворил узкую щель в пространстве, пробив по дырке в полу и крыше, и ушел, не попрощавшись.
Денис поморщился, но ничего не сказал. Явившийся с вестями об Асе, Дарх затормозил уже разогнавшийся было процесс составления плана действий на ближайшее столетие: кто, чем и как будет заниматься здесь, на Земле, и кто отследит опасность из Космоса. Затея была масштабной и захватывающей, но Капитан-Командор резко утратил к ней интерес. Ася, его пара, его девочка, которую он лишь на время уступил другому, была ему гораздо важнее Земли.
V
Океан не обманул ожидания. Он помог, как помогал прежде.
Он принял меня, обволок и укутал, подхватил и понес. Подводное течение увлекло на глубину, и там кружило, мотало, сгибало и растягивало…
Я позволила воде проникнуть внутрь тела и поддалась грубой природной силе, которая, вопреки логике, не казалась равнодушной. Ощущения были настолько необычные, что вытеснили все прочие, темные и тяжелые, и я долго, до пресыщения, упивалась ими, но и они в один момент вдруг стали обыденностью.
Тогда я опустилась на дно, чтобы найти покой. Тут меня настигла боль. Организм вымогал у воли наркотик, прибегнув к самому подлому и тупому средству — пытке. Боль шла из недосягаемой глубины, из сердцевины каждой кости, и пронизывала все ткани до самой поверхности кожи, и даже до чешуи. Она сначала неудержимо нарастала, а потом просто была, так и не достигнув пика, за которым стала бы невыносимой и отключила нервы. Организм не защищался — он нападал. Я ненавидела его, как злейшего врага, и ненависть дала мне силы выдержать. Но на этом силы и закончились. Боль выжала все запасы энергии, не оставив ее даже на то, чтобы двигаться. Лишь возмущения водной толщи, поднимаемые проплывавшими мимо рыбами, шевелили волосы и чешуйчатые складки.
В этот час настал черед предательства разума.
Память обо всех событиях, произошедших со мной и фантомами одновременно, лишившись охранных ограничений, ворвалась в сознание и предстала ясно, нарисовав все детали пережитых событий. Было бы не так плохо, если бы я не утратила ощущение реальности, если бы понимала, что это — лишь память, и не пыталась снова решить задачи, уже решенные, и не ощущала бы свое бессилие. Однако понимание настигало меня лишь в момент смены эпизодов, а потом, очень быстро, события захватывали настолько, что я опять об этом забывала.
И вот последнее из потерявшихся воспоминаний — поцелуй Германа — поставило точку в мучительно-стремительном потоке. Поставило точку на мне. Наступила тьма. Хрупкая, контролируемая тьма. Она могла нарушиться, уступив место боли, от малейшего движения или самой ничтожной мысли, поэтому я не двигалась и не думала.
Опускаться еще ниже было некуда, и всего лишь один назойливый вопрос сверлил притихший разум: как закончить эту бессмыслицу? Он колол со всех сторон, требуя ответа, вытягивая его с отупляющим занудством: Стоит ли так жить? Конечно, нет. Стоит ли жить иначе? Да ведь иначе нельзя. Иначе — это самообман.
Что надо сделать, чтобы закончить жить?
Да просто пожелать умереть.
Я подожду смерть здесь.
Решение смириться оказалось самым правильным. Гибельные мысли, которые я отказалась передумывать вновь, согласившись с ними, больше не лезли, и вот тут наступил настоящий покой. Блаженство без радости. Умиротворение без счастья.
В груди потеплело. Сестра внутри меня будто ожила и засияла, рассылая по телу потоки тепла и света. Хорошо. Так мне даже больше нравится.
То, что исходило от частицы сестры, было похоже на осторожную ласку существа, которое никогда никого не ласкало, но очень хотело как-то выразить жалость и заботу, это «нечто» связывало меня с далекой планетой, прогоняя пустоту вокруг сжавшейся, хилой души. У меня разве есть душа? Интересно, а она была большой? А как она раньше сияла?
