Авенир Зак - Утренние поезда
Т е о. Старая рухлядь. Отслужил свое.
Г е л ь м у т. Мы слышали самое главное — фюрер с нами. И у нас есть новое секретное оружие!
А н д р е й. Неужели вы верите этим басням?
Р е й н г о л ь д. Секретное оружие — басня?! Мне еще месяц назад говорил дедушка… Один изобретатель придумал замораживающие снаряды. Когда такой снаряд разрывается, все вокруг леденеет. В радиусе трехсот метров.
А н д р е й. Сказки!
Т е о. Управляемые снаряды «фау» тоже сказка? А они разрушили Лондон!
У р с у л а. На Восточном вокзале… мне сказал один человек… он там работает… две недели стоит эшелон… на боковой ветке… к нему не подпускают даже военных.
А н д р е й. Восточный вокзал давно в наших руках.
Г е л ь м у т. Почему ты не дала мне его прикончить?!
А н д р е й. Ты это можешь сделать в любую минуту. Но ты не сделаешь этого.
Г е л ь м у т. Сделаю.
А н д р е й. Нет, ты не глупец. Тебя хорошо учили. И ты прекрасно понимаешь, что, сохраняя мне жизнь, ты оставляешь себе шанс на спасение.
Г е л ь м у т. Да, меня хорошо учили в школе имени Адольфа Гитлера… Учили уничтожать большевиков. И ты увидишь — не зря учили. Скажи, Ренни, там, в подвале под магазином, много этих ящиков?
Р е й н г о л ь д. Целый штабель. В два ряда у стены…
Д и т е р. Что ты задумал, Гельмут?
У р с у л а. Я, кажется, поняла… Нет-нет, Гельмут, там, наверху, раненые, там госпиталь!
Г е л ь м у т. Там русские солдаты. Вот все, что я знаю. Там большевики. И любое средство, которое помогает их уничтожить, — справедливо и благородно.
Курт. Третье воспоминание Андрея.
А н д р е й. Курт! Курт!.. Что случилось, Курт?
К у р т. Плохие новости, Андрюша…
А н д р е й. Это письмо от твоей жены… от сына?
К у р т. Это от друзей. Марту арестовали и бросили в концлагерь, а Вилли… в приюте.
А н д р е й. Арестовали… за что?
К у р т. За что? За то, что я коммунист. За то, что она моя жена… Я очень боюсь за сына, Андрюша.
А н д р е й. Пусть он приезжает к нам.
К у р т. Это невозможно.
А н д р е й. А почему ты боишься за него… ты думаешь, его там будут бить?
К у р т. Бить… Не знаю. Это не самое страшное. Ему искалечат душу. Его сделают зверенышем. Усыпят в нем совесть. Научат лгать, подличать, заставят убивать.
А н д р е й. Твой сын не может стать таким…
К у р т. Не знаю… не знаю…
Подвал.
Г е л ь м у т. Мы дали слово фюреру сражаться до конца. Сражаться, а не отсиживаться в подвале. И я клянусь, что мы сдержим это слово. И вы все… Ты, ты и ты! (Урсуле.) И ты тоже! Кого ты жалеешь? За кого ты заступаешься? Раненые? Раненых врагов нет. Есть живые и мертвые. Живых мы должны уничтожить. Это наш долг.
Т е о. Но раненые… уже не солдаты.
Г е л ь м у т. Среди них есть такие, которые снова пойдут в бой и убьют тебя. И если мы оказались в тылу противника… (Тео.) Ты говоришь, раненые не солдаты. Ты забыл того русского, у канала… с оторванной рукой… он продолжал стрелять и уложил десятка два наших.
Т е о. Вообще-то конечно…
Г е л ь м у т. У нас есть взрывчатка. И не воспользоваться ею… глупость. Нет, не глупость — предательство!
А н д р е й. Вы сошли с ума… (Гельмуту.) Вы сумасшедшие!
Г е л ь м у т. И ты взлетишь… вместе с ними… А мы уйдем.
А н д р е й. Там, наверху, раненые. Многие никогда не поднимутся. Там женщины, врачи, сестры…
Г е л ь м у т. А летчики, которые сбрасывали на Берлин тысячи тонн взрывчатки, они спрашивали, где больные и где женщины, где старики и где дети? Это война, она не знает пощады. И ты — если бы ты мог… ты бы сам перестрелял нас из автомата. Ну вот, Тео, пришел наконец наш час! Ты помнишь тот день на стадионе, наш парад, который принимал фюрер?! Мы шли в строю рядом, помнишь?
Т е о. Помню.
Г е л ь м у т. Это была самая счастливая минута моей жизни. Я испытывал такое чувство… что нахожусь среди избранных, которым доверена судьба Германии, среди тех, кому фюрер оказал самую высокую честь… И когда мы повторяли слова клятвы, в душе моей было так светло и радостно, как никогда. В эту минуту я понял, что готов отдать свою жизнь фюреру… Оркестр заиграл марш, и я заплакал от счастья. Первый раз в жизни. Ты помнишь этот марш?
Возникают звуки марша.
Т е о. Помню.
Г е л ь м у т. Я смотрел на фюрера, и в какое-то мгновение мне даже показалось, что и он смотрит на меня.
Т е о. Мы шли так, что трибуны стали аплодировать нам.
Музыка звучит все громче. Тео становится рядом с Гельмутом. Урсула и Рейнгольд присоединяются к ним. Последним становится Дитер. Все поют: «Мы — молодые волки, мы — дети фюрера…»
А н д р е й. Они сумасшедшие! (Кричит.) Сюда! Сю-да! На помощь! А-а-а-а-а! (Кричит.) На помощь! Помогите!
Марш заглушает его слова.
Конец первой части.Часть вторая
Подвал.
А н д р е й сидит, прислонившись к парте.
У р с у л а с автоматом в руках, наблюдает за ним.
Андрей. Урсула!
Урсула не отвечает.
Ты что, не слышишь меня?
У р с у л а. Нет.
А н д р е й. Послушай, Урсула.
У р с у л а. Не хочу. Замолчи.
А н д р е й. Там, наверху, раненые… Там мой друг… Володя… Он спас мне жизнь, а я для него еще ничего не сделал… Он вытащил меня из воды… из ледяной воды, зимой. Снарядом пробило понтон, а он вытащил меня… Ты слышишь?
У р с у л а. Нет.
Входят Г е л ь м у т, Д и т е р, Т е о. Они приносят ящики со взрывчаткой, складывают их.
Г е л ь м у т. Я считаю, что бикфордов шнур надежнее…
Т е о. Ты можешь считать что угодно, но бикфордова шнура у нас нет…
Г е л ь м у т. А эта… твоя машинка… не сработает раньше времени?
Т е о. Часовой механизм обычно не подводит.
Г е л ь м у т, Д и т е р и Т е о уходят.
А н д р е й. Объясни мне, Урсула, я все-таки не могу понять. Ты сидишь с автоматом и сторожишь меня. Но ведь это же ты, ты спасла мне жизнь. Зачем ты это сделала?
У р с у л а. Не знаю. Не могла смотреть… на это.
А н д р е й. Не могла смотреть? А когда вы взорвете раненых и меня вместе с ними? Как ты на это будешь смотреть?! Ах да… ты этого не увидишь, вы успеете убежать.
