Виталий Гладкий - Приключения-91
Дежурный по городу попросил назвать серию и номер автомобиля.
— Тринадцать — сорок шесть, — резко произнес Ким. — Нет, вы меня не поняли. Я говорю: три-надцать — со-рок шесть.
— Понял вас, соединяю, — наконец услышал Ким.
— Я говорю, угнали машину, — раздраженно продолжал Ким, когда в трубке негромко прошелестело: «Слушаю, Смолянинов». — Адрес: улица Советская, дом восемь...
— Знаю, знаю, — устало сказал полковник. — Это я приказал машину забрать, чтобы ты сразу позвонил. Приезжай в управление. Илья пропал. И к тебе есть вопросы.
— Вот работнички, — бросил Ким трубку. — Везде одинаковые. Вместо того чтобы искать, вызывают в милицию. Хорошо еще, не выпил. Еще раз до свидания. Над вашим предложением я подумаю. Очень интересная идея, но малопривлекательная.
Распрощавшись с поджидавшими его новыми знакомыми и записав на стоянке такси их телефоны, Ким вместе с Лидой сел в машину. Прощаясь с Лидой у ее дома, Логвинов положил ей в ладонь бумажку с номером телефона в гостинице.
Когда Ким добрался до управления, было уже около полуночи, но многие окна здания еще светились.
Смолянинов был на месте. Давно он не чувствовал себя так неуверенно и мерзко. На вечернем совещании, где Смолянинов доложил об обнаружении книги, упомянутой в заявлении, написанном якобы Ревзиным, было принято решение временно отстранить старшего оперуполномоченного Логвинова от работы до окончания служебного расследования. Доводы начальника отдела уголовного розыска были выслушаны и приняты к сведению. Но и только. Единственное, чего ему удалось добиться, это непосредственного указания генерала Левко сотрудникам, проводящим служебное расследование, закончить свою работу в течение следующих суток. Чтобы в понедельник была полная ясность.
...Ким настолько устал, что слушал рассказ шагавшего из угла в угол Смолянинова о результатах работы Карзаняна полузакрыв глаза. Понимал, что начальник это видит, но ничего не мог с собой поделать. Но, когда полковник, сообщив подробности о внезапном исчезновении Ильи, протянул тоненькую папочку с копией приказа о временном отстранении Логвинова от работы, усталость как рукой сняло. Ким читал, впиваясь взглядом в каждую строчку. Закончив, он поднялся и, не глядя на Смолянинова, которому тоже не хотелось встречаться взглядом с собеседником, заявил:
— Я поехал искать Илью. Это не входит в мои служебные обязанности.
IX
Показания водителя следовало подтвердить, но Илья понимал, что для дальнейших поисков практически это ничего не даст. Приятель Егорова поначалу что-то мямлил, отнекивался, но, когда трубку взял сам Егоров и попросил рассказать все, как было на самом деле, полностью подтвердил его сообщение, на всякий случай добавив, что сам предлагал сразу же заявить в милицию.
На улице Карзанян поплотнее запахнул куртку, потуже затянул пояс и медленно побрел в сторону своего дома. Сколько исходил за день, сколько раз был близок к той двери, за которой, как ему казалось, находятся ответы на все вопросы! И все напрасно. Хотя почему же напрасно? Обнаружить квартиру, в которую привезли Ревзина, тоже не пустяк. Ни Москвину, ни его жене деваться некуда, рано или поздно они расскажут все как было. «А убийство тут при чем? — сам у себя спрашивал Илья. — Умер-то старик почти через сутки после похищения. Скажут, что с тех пор в глаза его не видели, и ничего не докажешь обратного. Да и вряд ли Москвин имеет отношение к смерти Ревзина. А такси? Что такси? Не искать же через столько времени следы пальцев на ручке или на дверце?» Мысли Ильи пошли в другом направлении.
«Как мало нужно для того, чтобы предотвратить большую часть преступлений! Достаточно, чтобы каждый без исключения добросовестно выполнял свои обязанности. И только-то. Не оставь Егоров или любой другой таксист машину без присмотра, не состоялось бы это самое похищение. Ревзин считал, что его возили на другой конец города, а был он в дальнем подъезде своего же дома, и весь этот маскарад понадобился только для того, чтобы запутать старика. Не удивительно, что ему там что-то показалось знакомым. Но и сам-то я хорош, — рассуждал Илья. — Мог бы сообразить: около одиннадцати часов такси стояло напротив подъезда той женщины из пятьдесят второй квартиры. Значит, у подъезда самого дальнего от того, в котором жил Ревзин. И счетчик был выключен. Это еще одно подтверждение, что старик был именно в квартире Москвина».
Домой идти не хотелось, к тете Шуре — тоже. Илья зашел в кабину телефона-автомата, набрал номер Лиды. Никто не ответил. Опять вспомнился отец. Конечно, он не забывал о нем ни на минуту, то и дело возвращаясь к тому позднему вечеру, когда обнаружил вдруг, что не слышит его тяжелого дыхания. Но в течение дня удавалось хоть немного отвлечься. А сейчас тяжесть утраты снова навалилась на него. Вот бы с кем посоветоваться, рассказать о событиях дня. Отец понял бы.
Может, и упрекнул в чем, но подкинул бы дельную мысль. Он и раньше любил советовать, но Илья относился к его нравоучениям равнодушно, принимая их за стариковское брюзжание. Теперь он начинал понимать, что, сам того не замечая, пользовался его советами, оценивал возможные последствия своих поступков с точки зрения отца, которая все больше и больше сходилась с его собственной.
Смолянинову Илья решил сегодня больше не звонить. Все равно завтра утром представит ему отчет по всей форме. А там, кроме упоминания о квартире Москвина, ничего стоящего не будет. Посмотрит полковник на эти полстранички, написанные от руки, грустно покачает головой и скажет: «Иди-ка ты, Илья Степанович, своей дорогой на опорный пункт. Там тебя ждут не дождутся заявители с жалобами на собак, гуляющих без намордников, и на их хозяев».
Илья всегда знал, что будет работать в уголовном розыске. И этого стремления не изменили ни черновая, подчас очень неприятная и тяжелая работа, ни неустроенность личной жизни. Уважение и любовь к отцу естественным образом перешли на такое же отношение к его профессии. Он и к товарищам по службе относился с тех же позиций, и странно было ему, если кто-то жаловался на трудности. Работа ничем не хуже любой другой. Не понимая таких коллег, Илья все же относился к ним терпимо, даже пытался убедить в исключительной необходимости и важности того дела, которым они занимались. Карзанян вообще был терпим к недостаткам и слабостям людей, отклонявшихся в своем поведении от его собственного представления об идеале. Не терпел он только дураков, бездельников и пьяниц. «А Сычев кто? — вдруг подумал Илья, бесцельно бредя по улице. — Ни тем, ни другим, ни тем более третьим его не назовешь. Почему же тогда Вадим вызывает такое раздражение? Он равнодушный. Пожалуй, даже пустодушный. Такие везде встречаются. Все у них вроде как у людей: и разговаривают, и смеются, и плачут. А душа пустая. Ничто их не трогает, даже собственная никчемность. Значит, если им ничего не нужно — они и сами себе не нужны? Разве так может быть? Как Сычев вполне серьезно мог удивляться, когда речь зашла о поиске книг? Убийство — и ему ясно — надо раскрывать. А книги? Никто же не требует от угрозыска искать сами книги. Обнаружат жуликов, во время обыска изымут что есть. Чего же еще?»
