Лазарь Лагин - Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова)
Поэтому Егорычев ответил, что он еще пока не думал о том, чтобы оставить остров, тем более в одиночку или вдвоем. Это создало бы серьезные трудности и для тех, кто решился бы в столь малом числе отправляться в такой изнурительный и долгий путь, и для тех, кто рискнул бы втроем остаться на острове, имея на руках двух пленных.
Мистер Цератод поспешил успокоить мистера Егорычева, чтобы он не утруждал себя заботой об остающихся, потому что они привыкли во всем полагаться на собственные силы.
— И на господа бога, — уточнил мистер Фламмери. — Что же касается пленных, то пора принять насчет них окончательное решение.
— Вот это золотые слова! — сказал Егорычев. — Эти два эсэсовца связывают нас по рукам и ногам. Мы могли оттягивать решение вопроса, пока рассчитывали, что вскоре за нами прибудет судно или самолет. Но сейчас, когда будущее наше покрыто густым туманом…
— …самым правильным было бы выпустить их под честное слово, — подсказал Фламмери с таким видом, будто он не сомневался, что именно это и собирался предлагать капитан-лейтенант Егорычев.
— Самым правильным было бы их судить, — спокойно поправил его Егорычев. — Нас здесь три офицера союзных войск, и мы вправе и обязаны составить военный трибунал для того, чтобы судить двух военных преступников, каковыми являются наши пленные.
— За то, что они эсэсовцы? — ехидно осведомился мистер Фламмери. — Это еще не основание.
— За то, что они совершили военные преступления, сотой части которых было бы достаточно, чтобы вздернуть их на виселицу.
— Голая декларация! — фыркнул Фламмери. — Без доказательств не стоит и ломаного цента!
— Есть доказательства, — сказал Егорычев.
— Против Кумахера? Этот индюк признается вам в чем угодно, даже в том, чего никогда не было.
— Против Фремденгута.
— Его признания? Это не доказательство.
— Вам прекрасно известно, мистер Фламмери, что Фремденгут отказался от показаний. Вам не менее хорошо известно, почему он счел возможным отказаться. Но что вы скажете насчет такого отрывочка из его служебной характеристики? Он настолько интересен, что я его запомнил наизусть.
И Егорычев на память прочитал известную уже нам выписку из личного дела майора войск СС барона Вальтера фон Фремденгута о том, что упомянутый майор во время ответственных операций во Франции, Норвегии, Польше и на юге Советского Союза показал себя безгранично преданным фюреру офицером войск СС, проявив примерную твердость, распорядительность и беспощадность как в борьбе против партизан, так и в «массовых очистительных акциях» в Варшаве, Керчи и Киеве. С февраля по июль 1943 года капитан фон Фремденгут после ранения на Советском фронте с должной выдержкой и пониманием государственных задач выполнял роль особо-уполномоченного рейхефюрера СС доктора Гиммлера при коменданте концентрационного лагеря Майданек.
— Вы понимаете, что это значит — массовая очистительная акция, Майданек? — спросил Егорычев.
Они уже поднимались по тропинке. Высоко наверху желтел огонек. Это Сэмюэль Смит распахнул двери пещеры, чтобы легче было дышать.
— Я понимаю, что в устном виде это ничего не значит, — сказал Цератод.
— Она у меня имеется в письменном виде! — хлопнул себя Егорычев по внутреннему карману расстегнутого кителя. — Заверенная выписка из его служебной характеристики.
— Боюсь, что это не документ для суда, — с крайним сожалением заметил майор Цератод. — Никто не признает правомерным наш суд на основании какой-то выписки. Да ведь она, очевидно, написана по-немецки?
— По-немецки. Но мы с вами легко в ней разберемся.
— Нет, — сокрушенно покачал головой майор Цератод, — того, что мы сами разберемся, недостаточно для работы такой серьезной инстанции, как военный трибунал. Тут без официального переводчика никак не обойтись.
— Но где же мы тут можем достать официального переводчика? — сказал Егорычев, с трудом сдерживаясь, чтобы не наговорить грубостей. — Вы отлично знаете, что на острове Разочарования нет людей такой специальности!
— Вот это-то я и имею в виду! — вздохнул Цератод. — А без переводчика мы не имеем никакого права…
— А если бы даже этот документ и был должным образом переведен, — поддержал капитан Фламмери майора Цератода, — то о чем бы он, собственно, свидетельствовал? Что майор Фремденгут исправный и дисциплинированный эсэсовский офицер? Мы должны с вами быть настолько нелицеприятны, чтобы уважать даже неприятельского исправного офицера. Что гитлеровцы жестко, по-военному поступали с людьми, которые в военное время мешали нормальной работе их военных тылов, или с людьми, которых они вынуждены были в силу военных обстоятельств изолировать в концентрационных лагерях?
— Партизаны «мешали» захватчикам на своей родной земле! — вспылил Егорычев, но тут же немалым напряжением воли снова взял себя в руки. — И вы не хуже меня знаете, кого по каким причинам и на каких основаниях гитлеровцы сажали в концлагери и какие там царили зверские порядки!
— Ну, тут-то вы, дорогой Егорычев, совсем не правы! Нельзя же быть таким пристрастным! Порядок должен поддерживаться на фронте и в тылу. Он должен поддерживаться в равной степени и в детском саду, и в концентрационном лагере, и в балетной школе. В Англии — английский порядок, в России — русский, в Америке — американский, а в Германии, само собою разумеется, немецкий. Это логично. Против этого можно спорить, только потеряв способность мыслить беспристрастно.
Майор Цератод сказал:
— Вот именно, — и стал вытирать пот, обильно струившийся по его лицу. Он был рад, что теряет так много жидкости. Он рассчитывал потерять на этом подъеме не меньше двухсот, а то и все триста граммов.
— Я не могу, не хочу и не имею права мыслить беспристрастно, когда речь идет о варварах, ворвавшихся на мою родину и уничтоживших миллионы невинных советских людей! — сказал Егорычев.
— Ну вот, видите сами! — развел руками Фламмери, словно слова Егорычева подтверждали правильность его линии. — Вы сами видите, что нет никаких законных оснований судить этих людей, имевших несчастье попасть к нам в плен, потому что, я позволю себе вам заметить, нет большего несчастья для воина, чем попасть в плен к неприятелю. Это я вам говорю, как военный и как христианин.
— Это могли бы в тысячу раз более обоснованно сказать наши советские люди, имевшие несчастье попасть в гитлеровские лапы!
— Ну вот, видите! — мягко сказал Фламмери, благосклонно дав Егорычеву высказаться. — Но я не имею права скрывать от вас, мой добрый друг, что ваше в высшей степени драматическое выступление заставило меня серьезно призадуматься.
