Богдан Сушинский - Черный легион
— Весь внимание, — нетерпеливо подстегнул ее рейхсфюрер.
— Суть эксперимента заключается в следующем. Мы могли бы произвести на свет целое поколение детей, зачатых высшими руководителями СС и рейха — фюрером, вами, Кальтенбруннером, Шелленбергом, Скорцени… — Эльза выдержала паузу, пытаясь выяснить, какое впечатление произвело на владельца высокого кабинета ее сногсшибательное предложение.
— И вы считаете, что?.. — озадаченно промямлил Гиммлер, глядя на доктора с таким откровением, будто она только что сошла с распятия.
— Не сомневаюсь. Если нам удалось произвести тридцать тысяч здоровых, выносливых арийцев[42], то почему бы не пойти дальше. Мы проведем особый отбор ариек, физические и интеллектуальные данные которых превосходят всех остальных претенденток. Дети тоже будут воспитываться под особым присмотром. Если эксперимент окажется удачным…
— Он может оказаться и неудачным? — совершенно некстати вставил рейхсфюрер. Слишком уж неординарной оказалась для него сама тема разговора с симпатичной Эльзой Аленберн.
— Этого мы просто не допустим, — храбро заверила его Эльза. — Сделаем все возможное… Зато в недалеком будущем рейх получит специально подготовленную группу молодых высших руководителей СС и рейха. В отличие от остальных воспитанников «лебенсборнов», эти дети будут помнить своих родителей. Точнее, только отцов. Они будут гордиться своим происхождением. Это будет элита истинных господ. Если хотите, новая аристократия Германии.
— Как отнесся к этому фюрер? — тихо спросил Гиммлер, лишь только сумел справиться с накатившейся на него волной романтического бреда. А ведь действительно здорово — потомки высших руководителей, основателей Третьего рейха. Новая аристократия. Гиммлер-младший — рейхсфюрер тысячелетнего рейха!.. — Ведь у него вы были именно с этим предложением.
— Одобрил. Но приказал держать в строгом секрете, — она оглянулась на дверь. — И обязательно посоветоваться с вами. Все вопросы, связанные с реализацией, тоже решать с вами.
— Ясно, — озадаченно пробормотал рейхсфюрер.
— Считаю, что мы допустили оплошность, не запланировав подобный эксперимент еще при создании «лебенсборнов».
— Исправить это уже невозможно.
— Сейчас особая рейхсгруппа воспитанников СС посещала бы первый класс сверхсекретной арийской школы.
— Создание которой тоже следовало предусмотреть, — вдумчиво одобрил ее замысел Гиммлер. — Вы — гений, доктор Аленберн.
Идея понравилась ему, и он не собирался скрывать этого.
— Если решите, что «Святилище арийцев» отныне специализируется только на воспроизведении наследников высших посвященных СС… Причем они будут считаться высшими посвященными с момента своего рождения… Мы завтра же готовы приступать.
— Вы отлично ознакомлены с теоретическими изысканиями в области теории «Шутцштаффель» как движения.
— И даже подготовила специальный трактат, — Эльза открыла папочку и положила перед рейхсфюрером несколько листиков с отпечатанным на машинке текстом. — Здесь изложены лишь общие идеи. А также кто из чинов и в какой последовательности… Впрочем, последовательность и целесообразность вы будете определять здесь, у себя…
— И целесообразность… — Гиммлер взял трактат, растерянно повертел его в руках, потеребил страницы, словно решал, откуда следует начинать чтение — с первой или последней страницы…
— Хорошо, я ознакомлюсь с этим… — замялся он. — …этим трудом.
— Лично вы могли бы сегодня же отправиться в наш «лебенсборн», вместе со мной…
— Нет-нет, — испуганно замахал поднятыми вверх руками Гиммлер. — Только не сегодня.
Это выглядело настолько комично, что доктор Аленберн снисходительно улыбнулась.
— Я имела в виду, что сегодня вы всего лишь ознакомились бы со «Святилищем арийцев»…
Гиммлер не мог не заметить, что это была улыбка женщины, которая сочувственно смотрит на мужчину, испугавшегося свидания с ней.
Поняв, какой подтекст вычитала доктор Эльза в его идиотском «нет-нет, только не сегодня!», он тоже рассмеялся. Но при этом основательно побагровел.
— Я обязательно посещу ваш «лебенсборн». В самое ближайшее время. Вас известят, гауптштурмфюрер Аленберн. Вас непременно известят.
14
…Догадывался ли Пий XII, что происходило сейчас в душе некогда опального архиепископа? О чем он думал? Какие воспоминания и чувства угнетали его?
Как бы там ни было, несмотря на всю свою занятость, папа несколько минут терпеливо смотрел на Ориньяка, давая ему возможность сосредоточиться и собраться с мыслями.
— Вами, ваше святейшество, заинтересовался отдел диверсий управления зарубежной разведки службы безопасности Германии. Известное вам СД, — начал архиепископ с того самого важного, что сразу же должно было ошеломить Пия XII, — следит за каждым вашим шагом. Изучает ваш распорядок дня, систему охраны, особенности работы римской курии, епископского секретариата и конгрегации.
— Я предполагаю, что СД интересуется делами Ватикана давно, — спокойно заметил папа. — Со дня своего основания. Как, впрочем, и служба безопасности Италии. Вы, архиепископ, тоже могли бы догадываться об этом. Что же вас так встревожило?
— Есть причина Вами занялся Скорцени. Тот самый… Который сумел похитить Муссолини. Штурмбаннфюрер СС, начальник отдела диверсий управления зарубежной разведки СД.
— Это уже аргумент.
— Еще какой! Скорцени не зря называют самым страшным человеком Европы.
— Что же ему нужно?
— Люди, направившие меня в Ватикан, предполагают, что германская служба безопасности собирается захватить вас, то есть похитить, и переправить в Германию. В Берлин.
— Меня?! — вскричал папа. — В Германию?! Насильственно?! — Несколько секунд он с таким страхом всматривался в глаза Ориньяка, словно это он задумал похитить его, к тому же решил сделать это немедленно. Потом вдруг обмяк, взор его угас, и он совершенно растерянно, безвольным голосом спросил: — Но зачем им это?
Ориньяк ответил не сразу. Теперь он позволил себе посмотреть на папу спокойными глазами смертельно уставшего человека и помолчать. Папа должен был сам «вспомнить», чем он провинился перед черным легионом Германии.
«Меня?! В Германию?! Зачем?!» — как архиепископу хотелось, чтобы папа повторил эти слова! Сюда стоило приехать уже хотя бы ради того, чтобы услышать их, увидеть страх на лице папы. Ужас в его глазах. Это ли не компенсация за минуты унижения, которые пришлось пережить когда-то в кабинете папы ему самому, архиепископу Шардену?
