Георгий Тушкан - Джура
Козубай пытливо посмотрел на него и спросил:
— Скажи, Джура, когда ты был мальчиком, ты учился убивать камнями птиц?
— Учился и убивал.
— А они, — и Козубай показал на джигитов, — они не охотники, а пастухи: они никогда не стреляли из карамультука. Понимаешь?
Джура понял, что он опять сделал промах, и рассердился.
— Я на охоте одной пулей двух козлов убивал, — заволновался он, — а они в одну минуту пять патронов испортили!
— Пусть он сам попадет в камень на шестьсот шагов! Пусть попадет! — кричали обиженные джигиты.
— Попадешь в тот камень? — И Козубай показал на камень, белевший на горе.
Джигиты недружелюбно смотрели на Джуру. Он взял винтовку, быстро прицелился и выстрелил. От камня пошел дымок: это полетели осколки.
— Хорошо, — сказал Козубай и показал на орла, парящего высоко в небе.
Джура снова прицелился и выстрелил. Орел покачнулся и начал падать, взмахивая одним крылом: второе было у него перебито.
Джура с презрением посмотрел на джигитов. Он увидел в их глазах изумление.
— Продолжайте стрелять, — сказал Козубай и увел с собой Джуру. — Дикий ты. Как тебя только в отряд брать, не знаю. Подумаю.
— Думай, — буркнул Джура.
После этого случая Таг, восхищенный меткостью Джуры, ходил за ним по пятам и выполнял все его приказания. Даже бегал в кишлак и хвастал, что он друг самого меткого стрелка в отряде.
Джура окончательно выздоровел. Рана затянулась, и лихорадка перестала его трясти. Выздоравливая, он не лежал, а слонялся по кибиткам. Каждый день Джура доставлял Козубаю новое беспокойство.
Джура ходил следом за Козубаем и все время расспрашивал о различных системах винтовок и револьверов. Однажды он пришел к нему поздно вечером и спросил:
— Вот Ахмед говорит, есть большая, тысячезарядка. Правда?
Козубай хотел спать, рассердился, но ответил:
— Это пулемет. Он может выстрелить не тысячу, а сто тысяч пуль.
Джура побежал к Ахмеду, который к этому времени уже спал, и разбудил его:
— Эй, Ахмед, проснись, что я тебе скажу: не тысячу пуль, а сто тысяч пуль тысячезарядка посылает!
— Хорошо, — ответил Ахмед и перевернулся на другой бок.
— А револьверы стозарядные есть?
Ахмед этого не знал, но, чтобы Джура отвязался, сказал:
— Есть, есть, ты у Мусы спроси, — и завернулся с головой в халат.
Джура пошел к Мусе. Муса долго не хотел просыпаться, а проснувшись, выругался.
— Ты бешеный! — сказал он Джуре. — Зачем ночью бегаешь, народ беспокоишь? Не все ли тебе равно, какое есть на свете оружие? Ведь у тебя только винтовка.
Джура, сокрушенно вздыхая, пошел спать.
Бойцы вначале удивлялись его вопросам, но, узнав от Козубая, что Джура никогда не видел других людей, кроме жителей своего кишлака, перестали удивляться. Они рассказывали ему о русских, о жизни узбеков, таджиков. Говорили о прежней власти эмира, о дехканской власти, но Джура спрашивал их о кибитках, плывущих по воде, о людях, летающих на железных кондорах, о тенях живых людей, которые можно увидеть на белой стене в темной комнате, и о других таинственных вещах, про которые многие джигиты ничего не знали. Доложили Козубаю.
Козубай вызвал Джуру к себе и спросил, откуда он слышал обо всем этом. Джура рассказал о чародействе, которое ему показал Каип — хозяин зверей в верховьях Сауксая, и о том, что говорил аксакал в кишлаке…
Козубай молча выслушал его и сказал:
— Правильно. Ты видел воду, кишлаки на берегу, базар. Никакого бога гор нет, арвахов нет. Это просто закым[36] в горах. Это часто бывает в пустыне. Видал пустыню? Нет? Это когда едешь десять дней, а кругом один песок или камень и нет воды. Понял?
Джура не понимал Козубая, поэтому не верил и стыдился смотреть ему в глаза.
Козубай понял это и вызвал Ахмеда.
— Ахмед, ты бывалый и много видел и слышал. Расскажи Джуре о большом городе Ташкенте, о пароходах на Амударье, об аэропланах.
— Хорошо, — ответил Ахмед. — Пойдем.
Они ушли в кузню, и Ахмед, искусный мастер, исправляя испорченное оружие, рассказывал Джуре о большом городе Ташкенте, об Амударье, о двигающихся без лошадей повозках, в которых ездят люди, и о том, как баи крали у дехкан воду. О многом узнал Джура впервые. Проговорили они до поздней ночи.
В крепости было два места, где всегда можно было застать Джуру: у Ахмеда в кузне, где он помогал ему, или в конюшне.
В отряде лошадей для всех не хватало. Некоторым приходилось ездить на верблюдах или на яках. Джура осмелел и пристал к Козубаю с просьбой дать ему лошадь. Пусть это будет самая плохая, он и на это согласен.
— Откуда я тебе ее возьму? Ведь ты, наверно, и ездить не умеешь.
— Умею. Я с детства ездил на быстрых яках.
Иметь коня стало пределом мечтаний Джуры. Тоскующий и хмурый, он ходил возле коновязи и жадными глазами выбирал лучшего коня. Иногда даже думал о том, что хорошо бы захватить коня силой и умчаться в родные горы.
«А дальше?» Этот вопрос, заданный самому себе, охлаждал его пыл.
Каждый день Джура предлагал свою помощь джигитам, чтобы они разрешали ему чистить и поить их лошадей, но джигиты не соглашались. Каждый ухаживал за своим конем и не имел права поручать это другому.
Это еще больше распаляло желание Джуры иметь коня.
Единственный человек, не только сочувствовавший Джуре, но и дававший ему ездить на лошади, был старый Джалиль, ординарец Козубая, который ухаживал за обеими лошадьми начальника. Джалиль-большой был и поваром и ординарцем и считался признанным манасчи добротряда.
Однажды, услышав, как Джалиль поет о коне, Джура попросил его повторить песню и теперь всегда просил об этом, если только тот не был занят.
Так было и в этот день.
Козубай уехал к пограничникам, а Джалиль, сидя возле коновязи, помещенной за крепостью, чинил седло. Джура подошел к нему и сел рядом. Старика не надо было просить. Он ласково закивал головой, положил седло на землю и начал:
Нет, послушай меня, Манас,Восхвалю я коня сейчас.Если в дальний пойти поход,Он батыра не подведет,По крутизнам летя, как стрела,Не сбросит всадника из седла,По перевалам сыпучим летя,В горы, навстречу тучам летя,Никогда не скинет тебя,Наземь не опрокинет тебя!Высок его спины подъем.Истинной мудрости много в нем.Сорок дней скачи на нем,По долинам бесплодным скачи,И в снаряженье скачи на нем,Сквозь удушливую воньДымных сражений скачи на нем, —Жаждой томиться не будет конь,Копыта не треснут у него,Шестимесячной ездойНе истощить такого коня!Настоящий карабаир!Все повадки его умны:Если пустишь его в табуны,Если сделаешь вожаком, —Не поведет неверным путемУгнанные табуны.Это — вихрем летающий конь,Это — хитрости знающий конь,Врагам не попадающий в плен,И зовут его Карт-Курен!Выпроси мне дорогого коня!Если не дашь мне такого коня,Грусть никогда не покинет меня!
IV
