Балтийское небо - Николай Корнеевич Чуковский
В полк привез его комиссар дивизии Уваров: прилетел на своем «У-2», а сзади у него сидел высокий сержант с костистым лицом, довольно угрюмый на вид. Звали его Антон Кузнецов, и до случайной встречи с Уваровым он служил в одном из аэродромных батальонов — корчевал пни, подметал снег.
— А, знакомый! — сказал, увидя его, Уваров, обладавший замечательной памятью на лица.
Этого Кузнецова он встречал до войны в одном из лётных училищ и сразу припомнил его историю. Кузнецов был исключен из училища за пьянство.
Он тоже узнал Уварова и стал еще угрюмее.
— Как вы сюда попали? — спросил Уваров.
— На войну, товарищ полковой комиссар? — переспросил Кузнецов, вытянувшись перед Уваровым. — По мобилизации.
В этом нарочито глупом ответе был вызов, но Уваров сделал вид, что ничего не заметил.
— Не на войну, а в батальон аэродромного обслуживания.
— Сюда в батальон? Выпросился, — объяснил Кузнецов уже без всякого вызова, но всё так же хмуро. — Меня хотели в какую-то автороту направить, потому что я с мотором знаком, а я выпросился в аэродромный батальон. Всё-таки к самолетам поближе.
— Любите самолеты?
— Люблю…
Он умолк. Этот разговор явно тяготил его.
— А летать не разучились? — спросил Уваров.
— Не знаю… С тех пор не пробовал…
— А хотели бы попробовать?
Кузнецов исподлобья посмотрел на Уварова — не шутит ли.
Но Уваров не шутил.
— Вы, конечно, курса не кончили, но я помню, как вы летали, — сказал он. И как вы стреляли по конусу, помню… Из вас получится летчик-истребитель. Как вы думаете?
— Не знаю, — сказал Кузнецов.
Он всё еще не был убежден, что Уваров говорит серьезно.
— А я знаю, — сказал Уваров. — Раз я вам говорю, что из вас получится летчик-истребитель, можете не сомневаться. Было бы желание…
— Желание есть, товарищ полковой комиссар, — проговорил Кузнецов твердо.
В полку к Кузнецову отнеслись недоверчиво. Летчики не верили в его уменье летать. Но особенно не понравился он Ермакову. Ермаков был человек непьющий, глубоко презиравший пьяниц и склонный относиться к ним сурово. Он поморщился, услышав, что Уваров хочет назначить Кузнецова во вторую эскадрилью.
— В такую эскадрилью, товарищ полковой комиссар!
— Ну так что ж, — сказал Уваров. — Лунину нужен ведомый.
— А если он запьет?
— Он теперь не пьет.
— Совсем не пьет?
— Совсем.
— Простите, товарищ полковой комиссар, а откуда это известно?
— Он мне сказал.
— Ах, вот что… — протянул Ермаков, не смея спорить с комиссаром дивизии, но откровенно дивясь его легковерию. — А если он всё-таки запьет?
— Тогда отправьте его в штрафную роту, — сказал Уваров. И прибавил, смеясь:
— И меня вместе с ним.
Кузнецову дали один из новоприбывших «И-16», и под руководством Лунина он произвел несколько пробных полетов. Летал он сначала неуверенно, чувствовалось отсутствие навыка и тренировки, но Лунин опытным взором инструктора, обучившего за свою жизнь сотни летчиков, сразу подметил и оценил его находчивость, понятливость, упорство и отвагу.
Дней через десять Проскуряков спросил у Лунина:
— Будет из него толк?
— Толк будет, — сказал Лунин.
— Смотрите, гвардии майор; как бы он вас не подвел, — сказал Ермаков. — Ведь ему защищать ваш хвост.
— Не подведет, — ответил Лунин.
И через день взял Кузнецова с собой на боевое задание.
В первых же стычках с «Мессершмиттами» над озером Кузнецов показал себя дисциплинированным, смелым, разумным бойцом. На него действительно можно было положиться: он не вырывался вперед и не отставал, не покидал Лунина в опасности и всё свое внимание направлял на то, чтобы охранять его самолет сзади.
В полку и в эскадрилье к Кузнецову скоро привыкли, однако довольно долго был он окружен некоторым холодком. В столовой Хильда обслуживала его равнодушно, не глядя на него, и явно не считала его своим. В холодке этом был виноват прежде всего он сам, — он со всеми держал себя суховато. Видом своим он словно говорил:
«Я знаю, что вы обо мне дурно думаете, но мне это всё равно. Я делаю свое дело и вашим мнением не интересуюсь».
Лунин относился к нему, пожалуй, лучше всех. Он чувствовал к нему симпатию и, безошибочно знал, что Кузнецов втайне относится к нему с уважением и благодарностью. Но холодок оставался и между ними. И главная причина этого заключалась, вероятно, в том, что Лунин, не отдавая себе отчета, в глубине души не мог простить Кузнецову, что тот, став его ведомым, занял место Серова. Лунин слишком любил Серова, чтобы позволить себе относиться к своему новому ведомому так же, как к прежнему.
Всё это произошло в мае, а в июне Проскуряков был вызван в штаб ВВС и вернулся оттуда радостно озабоченный. Он привез замечательный приказ: одной из эскадрилий полка вместе со всем хозяйством явиться на аэродром, расположенный далеко в тылу, чтобы принять там новых летчиков и получить новые самолеты.
— Вот теперь мы наконец посмотрим, что за новые самолеты! — говорил Ермаков. — Хоть одна эскадрилья будет у нас полностью укомплектована.
Командование полка само должно было решить, какую из трех эскадрилий отправить на переформирование. Проскуряков и Ермаков решили отправить вторую. Многое заставляло их принять такое решение: и уважение к памяти Рассохина, и то, что из трех командиров эскадрилий Лунин был самый опытный летчик, и то, что как ни мало осталось летчиков и самолетов в первой и третьей эскадрильях, во второй их осталось еще меньше. И Лунин стал готовить свою эскадрилью к отъезду.
Ему пришлось наконец расстаться со своим самолетом, который он получил в августе прошлого года и на котором до него летал Никритин. Он отдал его в первую эскадрилью, где был летчик, потерявший самолет. Кузнецов отдал свой самолет в третью.
Ехать должны были железной дорогой, эшелоном со станции Волховстрой. Перед отъездом на командный пункт полка позвонили из штаба дивизии и сообщили, что восемь молодых летчиков, предназначенных для укомплектования второй эскадрильи, уже находятся на тыловом аэродроме и ждут. Так как эшелон мог добраться туда только через несколько дней, Ермаков решил немедленно вылететь к ним на «У-2», чтобы устроить их, разместить, принять, не оставить без надзора и, главное, посмотреть, что это за народ. Вместе с ним вылетел и инженер полка, так как все были уверены, что вслед за летчиками прибудут и самолеты.
Лунин выехал
