Схватка - Александр Семенович Буртынский
— Вы уверены?
Видимо, и директор не был уверен. И то, что он, явно понимая, что речь идет о принципе, тем не менее сознательно им поступался ради профессорского престижа — было небольшим утешением. Одержав победу и, так сказать, получив «зачет», Викентий Викентьевич вряд ли пойдет на поводу у завода в деле, которое он категорически отверг. Умоет руки на своей верхотуре — поди достань его. Зачем ему ставить себя в ложное положение, поддерживать им же забракованный вариант. К тому же новый вариант потребовал бы отдельного утверждения.
Директор не мог не понимать этого и едва ли считал Юрку наивным мальчишкой, но все-таки гнул свое. Должно быть, и впрямь дорожил наметившейся связью с институтом, не желал ее порывать. Или дело не только в этом? А в чем?
Больше всего Юрий боялся поддаться его мягкому, умиротворяющему тону, за которым вопреки здравому смыслу чувствовалась какая-то своя, непонятная правота, оспаривать которую было просто бессмысленно. Но странно — прежнего уныния почему-то не было, его сменило неожиданное спокойствие, и Юрий прислушивался к себе, не понимая, откуда оно взялось. Он все смотрел на рассеянно потиравшего щеки директора, а тот вдруг заулыбался.
— Правда, мы тут с Любой предприняли одну штуку, — неизвестно к кому обращаясь, сказал директор. — Не знаю, что из этого выйдет. Сегодня-завтра станет известно.
И как бы в ответ ему, робко, словно заикнувшись, задребезжал телефон.
— Вас. Секретарша, — сказал Чугунов, передавая трубку.
— Ага, — сказал директор в мембрану. — Правильно! В двенадцать будет звонить? Вот, — он выпростал из-под рукава курчавое запястье с огромными часами, — как раз буду. Ничего, ничего, никаких подтверждений, пусть подождет, понервничает. — Он положил трубку, широко расплывшись в неожиданно озорной улыбке, отчего раскосые глаза его превратились в две сияющие щелки, и, потирая затылок, совсем как нашаливший мальчишка, сказал: — На ловца, как говорится, и зверь… Вы, Юрий, не знаю, как вас по батюшке… Сергеевич? Если свободны, пойдемте со мной. Пока, Дмитрий Петрович, планерку отложим на вторую половину дня.
Они вышли и стали пересекать двор по асфальтовой дорожке, ведущей к заводоуправлению. Юрий впервые шел рядом с директором, беседуя как бы на равных, и ему казалось, что встречные оглядываются им вслед. И было немножко странно, что директор вдруг назвал его на «ты» и при этом даже чуть заметно притронулся к плечу, огромный, чем-то похожий на отца, который, бывало, водил его на летный парад и объяснял сложности пилотажа, а Юрка, задрав голову, смотрел то на исполосованное зигзагами небо, то на озабоченное лицо отца.
— Мы, оказывается, с тобой родственники, — сказал директор, — одного полка. Что ж ты молчал? От Стриж я узнал, случайно.
Ему просто было неловко напоминать о себе, мало ли кто с кем служил, и он лишь кивнул в ответ.
— В тот раз, на хуторе, тебя и ранило?
— Ага.
Они стали подниматься по лестнице заводоуправления, и директор неожиданно спросил:
— А что там у тебя за история с Чеховской?.. Извини, отвечать не обязательно.
— Это вы тоже от Стриж узнали?
— Нет, не от нее.
— Я так и понял… Удобный момент выбрал — стратег.
— Да, склоки не лучшая форма общежития. Пошла карусель — ставь крест на творческой работе. А ведь у вас это серьезно?
— У меня — да. Было… А у нее, видно, нет.
— Я не об этом. Я о деле. А что до личной жизни… Тут очень важно душевное спокойствие. Иначе все кувырком. И жизнь и работа. Подумай об этом.
— Постараюсь… А вот за дело обидно. — Он все еще не понимал, зачем его взял с собой директор, что задумал. — Заколдованный круг. Чтобы доказать свою правоту, нужны опыты, а чтобы получить разрешение на опыт, надо доказать правоту. И этим пользуются всякие прохиндеи…
— А мы боимся дать им по мозгам, верно? Иван Петрович боится.
— Похоже.
— А ты — нет? Храбрец, отчаюга.
Юрий промолчал, не понимая, куда клонит директор. Они вошли в кабинет директора.
— Между прочим, я в младые годы уже боялся. Не немца, который сидел в ста метрах, в дзотах, в броне — его надо было смять, — боялся просчета, боялся потерять людей. Только это чувство имеет, по-моему, какое-то иное название, ты призадумайся…
— А сейчас?
— И сейчас кое-чего боюсь. Боюсь, что вместо семи приборов из десятка, которые мы можем выдать сегодня, — а они ох как нужны — мы не выдадим ничего. Примем твою идею, пусть заказчик подождет год-два… Нет, так нельзя. Есть такое слово — целесообразность! Це-ле-соо-браз-ность, — раздельно повторил директор, — эко-номи-ческая! Это признак зрелости, когда человек может поступать целесообразно.
Телефон застрочил очередями, Иван Петрович кашлянул и не сразу взял трубку.
— А-а, — протянул он радушно, — и вас так же, Викентий Викентьевич, и вас, дорогой. Как самочувствие, как семья? Да, да, слава богу, те же болячки. Старость… Что? Да, Стриж мне докладывала. Заварили они там кашу, молодежь…
Слегка морщась, Иван Петрович время от времени отставлял трубку от уха, и кабинет заполнялся трескучим, искаженным мембраной голосом профессора, от которого по телу пробегал озноб.
— Конечно, — кивал Иван Петрович, — взбучку я им дал, а сам вот валидол глотаю. Естественно. А тут еще военпред запрос вчера сделал, а выхода-то, между нами говоря, не совсем в норме, хорошо еще, что работа эта вне основного плана. Что? В крайнем случае спишем как творческую неудачу, неприятно, конечно… Цейтнот… Что? Да нет, Стриж-то настаивает, чтобы им дали еще поэкспериментировать, пока средства не съедены. Ну пусть потычутся, как кутята, пока не убедятся, будет им уроком. Вы-то не станете им помогать, тем более что срок договора нашего истекает, и будете правы. — Голос директора зазвучал совсем весело.
Трубка забурлила так, что Иван Петрович снова отвел ее в сторону:
— Это ж заведомая трата средств! Без квалифицированной помощи! Как вы можете?
— А что делать? — спросил директор и заговорщицки подмигнул Юрию.
— Ну ладно, раз уж им так необходимо убедиться, попробую помочь…
— Да вы просто ангел с неба! Вике…
— Не могу ж я вас оставлять в цейтноте. Только при одном условии!
— При любом, любо…
— Срочно продлите договор!
— Сегодня же, сию минуту. И завтра пошлю вам с представителем. С кем? Хорошо… Да нет, зачем же трогать, раз вы с ним сработались, зачем же мы будем его обижать. Были бы результаты, а это уж от вас зависит, а не от Грохота…
«Значит, Сема опять на коне. Благодарный жест со стороны Викентия, — размышлял Юрий в каком-то оцепенении».
— Большое спасибо, — сказал Иван Петрович, — вы
