Игорь Бестужев-Лада - Отвага
Скрывать не буду: такая встреча меня обрадовала и ободрила.
Понравился мне командир дивизиона и внешне. Мы, лейтенанты, только что выпущенные из училища, иногда думаем, что подполковник не может быть не солидным как в смысле возраста, так за редким исключением… э-э… и в смысле фигуры. Валерий Федорович Мельников полностью опроверг эту, казалось бы, аксиому. На вид он был, может быть, всего лет на пять старше меня, и, как выяснилось потом, ошибся я ненамного: подполковнику Мельникову шел только тридцатый, а звание свое он получил досрочно — за успешное испытание и освоение комплекса, которым был теперь вооружен дивизион. Рост — средний, черноволос, чернобров, на смуглых щеках румянец никогда не курившего человека. А на тужурке слева — первая в ряду — вишневая, с серой полосой посередине планка ордена Красной Звезды. Это тоже что-нибудь да значило!
О заместителе командира дивизиона по политчасти я уже говорил и о своем отношении к нему тоже, остальным заместителям подполковника Мельникова я представился, по существу, ради формальности, потому что по службе потом мы сталкивались очень редко. Но и они показались мне людьми деловыми, прямыми и объективными. А мой непосредственный начальник — командир стартовой батареи капитан Лялько Григорий Иванович, также обладавший всеми этими достоинствами, ошарашил меня своими лихими, почти буденновскими усами. А когда в разговоре выяснилось, что он кончил наше училище только семь лет назад, еще до назначения туда моего отца, я вообще пришел в телячий восторг и — стыдно сказать — даже чуть не прослезился. Начали вспоминать — и пошло-поехало!
— Хорошее времечко было, лейтенант, — курсантская наша молодость. Как годы студенчества, наверно. А служба началась, и пошли текучка, планы, цифирь — когда надо и когда не надо. Ей-богу, сказали б сейчас — снова в училище, вернулся бы не раздумывая, а если б еще и годы сбросить… Э! Фантастика! Надо как-нибудь съездить туда, по дороге в отпуск завернуть — все-таки альма-матер…
Мне тоже вдруг захотелось обратно в училище, хотя и расстался я с ним совсем недавно. Я уже не глядел на командира батареи — я смотрел перед собой в широкое окошко канцелярии и видел далекую курсантскую казарму, наши койки, наш сад, который посадили курсанты первого послевоенного набора (тогда училище было артиллерийским) и который считался сейчас лучшим в городе, наш большой бассейн у фонтана — там плавали караси, вспоминал наши классы, занятия, летние лагеря, учения, учебно-боевые стрельбы на полигоне…
Все тогда вспомнил, и за всем этим, точнее, на фоне всего этого — Рина, серые удивительные глаза, тяжелые золотые косы…
Лялько сказал, что дела лучше начинать завтра с утра, а сегодня рекомендовал отобедать в офицерской столовой и отдыхать.
Солдат из штабных ждал меня на улице, сидя на скамейке и покуривая в кулак сигарету. Он вскочил, когда я вышел от Лялько, бросил окурок в урну и стал ждать моих приказаний.
— Ну, идемте, — сказал я. — Показывайте, где тут у вас дом два.
Домик находился, разумеется, в жилой части городка, за проходной, прямо у леса. Крылечко под навесом, коридорчик, из коридорчика две двери: одна (на ней номер «1») направо, другая (номер «2») налево.
— А кто тут еще живет? — повернулся я к своему провожатому.
— В первом номере техники с СРЦ[7], а во втором командир стартового взвода лейтенант Нагорный и техник системы лейтенант-инженер Моложаев, секретарь комсомольского бюро дивизиона.
«Т-так… Значит, один коллега, а другой вроде начальства. Ясно».
Я постучал в дверь с цифрой «2».
— А вы безо всякого заходите, — заметил солдат. — Тут всегда открыто. Товарищи офицеры с занятий прямо в столовую ходят, домой придут не скоро. Сейчас тут никого.
— Понял, — сказал я. — Что ж, спасибо. Вы свободны.
В пустой предвечерней комнате было тихо и грустно. Аккуратно, по-казарменному застеленные койки, тумбочки возле каждой, вазочка с цветочками — на квадратном столе, посередине, графин с водой и граненый стакан. На стене, над койкой, которая стояла в углу, — портрет Альберта Эйнштейна. Рядом — настенный календарь с цветными фотографиями. Окно одно, широкое, на четыре створки, а за ним — высвеченное низким солнцем истинное буйство красок, зелено-багряных и сине-золотых тонов. Осень была на подходе.
Сам не знаю почему, но я вдруг почувствовал, жуткое одиночество. У каждого солдата, сержанта, прапорщика, офицера в этом чистеньком таежном военном городке были сейчас свои дела. Их не было только у меня. У одного меня! Скорей бы наступило завтра! А пока… Пока сунем чемоданчики под койку, под ту, где ничего нет (потом выясним, какая из них свободна), повесим на крючок шинельку и пойдем поглядим белый свет вообще и офицерскую столовую в частности.
Я засовывал под койку второй чемодан, когда в коридорчике послышались шаги. Через секунду дверь в комнату распахнулась.
Лейтенант. Парень на вид ничего. Рост — выше среднего. Фуражка — чуть набекрень. Глаза, по правде говоря, малость нагловатые. Ироническая и одновременно снисходительная улыбочка.
— Это ты новенький?
— Я.
— Ну, значит, с приехалом!
— Что?
— С приехалом, говорю!
— Ага, кажется, понял. Спасибо.
— Нагорный. Гелий Емельянович. Лучше — просто Геля.
— Как-как?
— Ге-лий! — Ему вроде стало даже весело. — Ну, честное слово, еще не было человека, который не переспросил бы, как меня зовут… Ге-лий! Не в честь инертного газа, а в честь греческого бога солнца. Специально интересовался и выучил наизусть: Гелий — сын титана Гипериона и Фейи, брат Селены и Эос, отец Фаэтона и прочих Гелиад… Как родословная? Ничего?
— Как у испанского гранда.
— На взвод? Вместо Гущина?
— Угадали.
— Значит, будем работать вместе. Я тоже взводный. Как тебе наш Лялько?
— Пока никак, — сказал я, решив принять его приглашение быть на «ты». — Поживем — увидим. А тебе?
— У меня он уже в печенках сидит.
— По причине?
Нагорный махнул рукой:
— Если коротко, то «давай-давай»! К показателям неравнодушен, поскольку в академию рвется. Два года назад жену привез и находится у нее под каблуком — коврики выбивает… Ты, между прочим, учти: твой взвод по всем месячным показателям был пока лучшим.
— Учту, — сказал я. — Только не пойму, зачем ты меня пугаешь?
— Да не пугаю я, хотел просто объективно проинформировать — ты все-таки новенький. А вообще… — Голос моего соседа зазвучал вдруг безнадежно-устало: — Надоело мне все это до умопомрачения!
