Юрий Гаврюченков - Кладоискатель и доспехи нацистов
– Может, и к лучшему, – заметил я. – Гонорея гонору убавляет.
Пухлый напряг проспиртованные извилины, обсасывая столь глубокую мысль.
– Чую, это кикс! – сказал он, ничего более остроумного не придумав. – Теперь нам придется пить одним. А если нам придется пить одним, значит, неминуемо последуют разрушения и жертвы.
– Нет, нет, нет, никаких разрушений, – встрепенулся я. – Увольте! – Окинул взором литровый пузырь и ужаснулся. – Знаешь, Вова, поеду я, пока чего с разрушениями не вышло. Хватит с нас жертв. Меня жена ждет.
– О-о, жена – это кикс! – замотал башкой Пухлый.
– Слушай, – полюбопытствовал я, пользуясь возможностью соскочить с темы тотального загула, – а почему ты не женат?
– Почему я не женат? – флегматично похлопал ресницами Пухлый. – Не хочу ставить себя в такое положение, когда ко мне относились бы как к собственности, а я бы с этим мирился или, того хуже, безуспешно протестовал. В результате я недополучил много тепла и ласки, зато, чисто по жизни, остался свободным.
Пухлый был в своем репертуаре. Первую любовь увел от него Рыжий, а потом о проблемах брака Чачелов, видимо, не задумывался. Жил как живется: водка, Синява, казаки, анаша. Я бы, наверное, тоже таким стал, если бы не встретил Маринку.
– Хм, неизвестно еще, что хуже, – заметил я.
– И как оно? – с тоскливыми интонациями записного холостяка спросил Вова.
– Нормально, – сказал я. – Теща вчера спортивный костюм подарила.
Чачелов смирился, видя, что имеет дело с примерным семьянином.
– Ну, давай, – протянул он мне пятерню, отпуская на волю.
Он покинул машину и отправился квасить в одно рыло. Урод!
А я поехал домой, думая о том, что меня-то назвать уродом можно с не меньшим основанием. Конечно, на фоне Пухлого я смотрелся почти респектабельно, совсем как тот водитель «опелька» с обтянутым оранжевыми одеяльцами салоном и детской клюшкой на заднем сиденье, но, с другой стороны, стоило мне представить себя отцом семейства, и меня начинало тошнить. «А ведь рано или поздно придется детей заводить, – вдруг подумал я. – Моя дражайшая половина наверняка считает, что лучше поздно, чем никогда. Пока от этого опрометчивого поступка Маринку удерживали военные действия, но они завершились. Что, если жена воспользуется периодом затишья?!» Детей я не любил. Теща со своими подарками также внушала изрядные опасения. Она способна дочку уболтать. Надудит в уши, как ей охота понянчиться с внуками, что Маринке самое время рожать, да и мне остепениться пора. И вот: сегодня покупается безвкусный спортивный костюм, завтра – детская кроватка, а послезавтра извольте забирать жену из роддома! Я не собирался недооценивать тещу. Бессознательно я вдавил педаль газа, словно хотел опередить коварного врага. Я снова гнал по левой полосе, и мимо меня проносились назад машины.
Торопился я, впрочем, зря. В квартире была темень. Марина с Валерией Львовной снова отбыли по каким-то делам. У меня возникло подозрение, что они зачастили в женскую консультацию, хотя для поликлиники было поздновато. Но они могли консультироваться у частного врача. Моими стараниями финансовое состояние семьи это позволяло. Сдается, я сам кую для себя цепи.
Тесть, впрочем, дома был. Он спал, но свет из прихожей разбудил его. Он выплыл из темной комнаты, протирая глаза.
– Добрый вечер, – сказал я, держась одной рукой за стену, а другой снимая ботинок.
– Добрый-добрый, – ответил он с виноватой улыбкой. – А я что-то прикорнул.
– Случается, – сказал я, наконец-то расправившись с башмаком и при этом не сильно пошатнувшись.
– Я пойду чайник поставлю, – сообщил Анатолий Георгиевич. – Будешь чай пить?
– Буду, – принес я жертву. Чтобы не выглядеть сильно пьяным, я старался говорить поменьше.
Тесть прошел по коридору, зажег свет на кухне и загремел посудой на плите. Радуясь, что он скрылся, я повесил куртку и принялся расстегивать пряжки на Доспехах Чистоты. Я не хотел, чтобы Анатолий Георгиевич видел меня в латах.
Как назло, ремешки перепутались. Система креплений на изделии мастеров Туле была совершенно первобытная. А может, просто я был нетрезв. Терзая застежки, я прислушивался к звукам, доносящимся из кухни, готовый при появлении тестя немедленно укрыться в комнате. Звуки были самые разные: шипела конфорка, лилась вода, потом воду выключили, лязгнул чайник, зазвенело разбитое стекло, на улице бухнул выстрел, и под грохот сдвигаемой мебели в кухне упало тело.
Я замер, напряженно дыша приоткрытым ртом, затем бесшумно прокрался по коридору и заглянул в кухню. В окошке зияла дыра, на полу агонизировал тесть. Я лег, чтобы снайпер не мог меня видеть, подполз к Анатолию Георгиевичу. Полированные Доспехи легко скользили по линолеумному полу.
– Анатолий Георгиевич, – спросил я зачем-то шепотом, – вы меня слышите?
Все, что я делал, было, конечно, глупо, но в тот момент я не мог этого понять и старательно делал тестю искусственное дыхание, вызывал «скорую», пытался перевязать. Он умер у меня на руках. Пуля попала в сердце или совсем рядом.
Потом я позвонил Диме. Попросил защиты. У меня больше не было знакомых ментов. Димон обещал поговорить с оперативниками и сказал, чтобы я их дождался. Я сразу же позвонил в милицию.
Пока ехали медики, я снял Доспехи и спрятал их вместе с мечом и «стечкиным» в дальний угол платяного шкафа, под груду старых одеял. Я не хотел, чтобы их видел кто-нибудь посторонний.
Примчались менты. Я рассказал им, как было дело, и попросил связаться с оперуполномоченным Боярским. Эти мусора Димона хорошо знали, поэтому обошлось без задержания. Я подписал протокол предварительного допроса, внимательно прочитав. Я сказал, что не знаю, кому понадобилось убивать тестя, и что у меня самого нет врагов.
Прибыли криминалисты. По кухне ходил фотограф, сверкая фиолетовой вспышкой. У стола сиротливо жались санитары. В комнате опера устроили что-то типа штаба. И тут приехали Маринка с Валерией Львовной.
16
Сушить в одиночку здоровенную авиационную воронку – почти сизифов труд. Но у меня не было выбора. Нужны были ПТРД и к ним патроны. Все это мы с Крейзи утопили в яме давным-давно. Ружья я достал, а вот с патронами пришлось повозиться: за долгие годы воронка успела заплыть грязью, а чтобы в ней покопаться, следовало вычерпать всю воду. Что я и делал – ведром. С равным успехом можно осушать чайной ложкой Байкал. Хорошо еще, что не было дождя. Я устал как собака, пальцы ломило от холода, и только злость помогала мне выдержать нечеловеческие лишения дикой трофейной работы. Сходным образом, должно быть, истязают «черных следопытов» в аду. Мне повезло раньше времени не узнать этого. Мою пулю принял тесть.
