Путь Святозара. Том первый - Елена Александровна Асеева
Святозар шел за отцом, то кланяясь, то благодушно улыбаясь дружинникам и вельможам, а когда сел, как и положено, по правую руку от отца, то заметил, что в гриднице нет Тура и матери. Правитель поднял чашу с медовухой и громко на весь зал крикнул: « Выпьем же други за приход светлой красавицы весны, Богини Живы, за тепло и плодородие, которое она дарит нам восурам!» И тогда в гриднице раздались крики славящие Богиню жизни и весны Живу. Чаши поднялись вверх и опустели. Святозар выпил, почти половину чаши, и не успел поставить ее на стол, как к нему наклонился отец и негромко сказал:
– Сын, ты, не очень-то на медовуху, налегай, а то ты молод и быстро захмелеешь. И придется тогда мне тебя под белы рученьки выводить из гридницы.
Наследник посмотрел на отца, широко улыбнулся и согласно кивнул головой.
Стол как всегда ломился от явств, но теперь в отличие от праздника в честь Бога Коляды, на столе было не много мясных и рыбных блюд, а в основном разнообразные каши; пироги; расстегаи; пирожки; крашенные в луковой шелухе бурые яйца, как символ Золотого Яйца, что в начале времен явил Всевышний и в котором был заключен сам Род – Родитель всего сущего; а также всевозможные блины, которые воспринимались восурами источником новой жизни, съедая блин восуры верили, что они съедают подаренное Богиней Живой тепло и могущество самого солнца.
Святозар слегка подкрепившись, принялся оглядывать гридницу и людей собравшихся в них. Ему было очень скучно сидеть в кругу другов отца, которые веселились, пили медовуху, ели и вели разговоры. Он тяжело вздохнул и подумал о своих братьях и сыновьях Дубыни, которые наверно сейчас веселятся где-то. Подумал о младшем брате Туре, оный, скорее всего вместе с мальчишками катается на санях с ледяных горок. И сызнова муторно вздохнул.
– Что ты, сын, так тяжко вздыхаешь? Словно тебе тут воздуха не хватает, – негромко спросил правитель.
Святозар повернул в сторону Ярила голову и воззрившись на него, также негромко ответил:
– Отец, да, что ж ты хочешь. Ведь здесь лишь твои други, мне даже и поговорить не с кем.
– Что ж, мальчик мой, со мной поговори, – молвил улыбаясь Ярил. – А хочешь вон гусляра послушай. Знаешь Соловей, так его зовут, пел еще твоему деду и прадеду. И когда я его слушаю, то словно нанова вижу своего отца и деда. Вспоминаю гридницу, наполненную их другами, которых уже нет на свете, и слышу далекие и родные голоса. Вот и ты послушай его и наполнишься своими предками, дедами и прадедами.
Правитель резко смолк и устремил свой взор на гусляра, верно, наполнившись воспоминаниями. А Соловей нежно, точно оглаживая волосы любимого дитяти, провел пальцами по струнам гуслей и запел сказанье: « В начале времен, колесницей Солнца правил Бог Ра. Тысячи лет правил он колесницей, вывозя на небесный купол Солнечное светило. Но пришло время и состарился великий Бог, устал он от трудов своих праведных, да обратился в Ра – реку, что течет по небу и отделяет Явь от небесного царства, да течет по Восурской земле и впадает в Восточное море. И тогда сын его светлый Бог Хорс взял колесницу отца своего и стал ею править:
Иди, Солнце, в свои синие луга,
Ты должно подняться в колесницу свою
И взойти с Зарей на Востоке».***
Дослушал Святозар сказанье до конца, и впрямь засветился внутри каким-то светом, какой-то теплотой к своим предкам, прадедам и дедам, которые из самих веков заглянули через те слова в душу своего потомка.
Наследник улыбнулся, посмотрев на отца, разговаривавшего с Храбром, что сидел от правителя по левую руку. И вдруг, не с того не с сего, вспомнил про мать свою, каковой нынче не было на пиру. Печаль легла на чело юноши, и припомнил он как на празднике в честь Бога Коляды, входила она следом за отцом в гридницу такая красивая, с высоко поднятой головой и туго заплетенной косой, в длинном ярко-голубом сарафане. Вспомнились ему и слова доброжила, что мать плачет и причитает по нему, что отец запретил ей приближаться к сыну. Что с праздника в честь Бога Коляды Святозар еще ни разу ее не видел, так как они не трапезничает более в белой столовой, верно именно из-за него нет и сейчас ее на пиру в гриднице. И так нежданно стало ему обидно за мать, что лицо его все зарделось и начало покрываться красными пятнами. Наследник взял чашу отхлебнул пару глотков оранжево-желтой, сладкой медовухи, немедля ударившей в голову, и придавшей ему смелости, и позвал правителя:
– Отец, отец…
Но Ярил не слышал наследника продолжая беседовать о чем-то своем с Храбром. Святозар протянул руку и похлопал правителя по руке, и когда тот остановил жестом наставника и развернул свое улыбающееся и довольное лицо к сыну, спросил его:
– Отец, скажи мне, а почему нет на празднике матери?
Правитель сразу перестал улыбаться, и, нахмурив лоб, весьма тихо ответил сыну:
– У нее нет желания быть на празднике, – да тотчас отвернул лицо от наследника к Храбру и вновь продолжил с ним прерванный разговор.
– Я знаю, это все из-за меня. Это из-за меня ты не пустил ее на праздник. Но ведь, отец, она, ни в чем, ни виновата, – чуть громче так, чтобы правитель обязательно услышал, молвил Святозар, и посмотрел в затылок правителю.
Тот точно не слыша сына, беседовал с наставником, но, по-видимому, слова Святозара все, же долетели до слуха правителя и он изменился в лице. Потому что наследник увидел, как внезапно беспокойно вытянулось лицо Храбра и тот кинул недовольный взгляд на него.
Святозар взял чашу и допил из нее медовуху, а когда почувствовал, как у него закружилась голова, сказал правителю:
– Да, отец, она ни в чем не виновата. Уж если кого и наказывать то только меня. Потому что это я все скрыл от тебя про Нука. И это я не заслужил прощения. Однако, погляди, я сижу здесь, вместе с тобой по правую от тебя руку, пью медовуху и ем, а мать сидит одна в своих покоях и плачет… Плачет… причитает… – Святозар повторил то несколько раз, и лицо его
