Арахна(Большая книга рассказов о пауках) - Антология

Я почти потерял сознание. Мне казалось, что внезапно снова настала ночь, и я чувствовал, что мое сердце перестало биться. Парализованный страхом, я превратился в стеклянную статую.

Прошло несколько бесконечных мгновений, в течение которых я лежал с закрытыми глазами, ожидая, что случится неизбежное. Наконец, задерживая дыхание, в агонии ужаса я приоткрыл ресницы. Я видел ее, как через вазу, наполненную водой, она стала увеличиваться, растопырив свои мохнатые лапы, раскрыла свои громадные глаза, устремленные на меня, подняла бархатное брюхо, трепетавшее от злобы, обнажила смертельные клещи своей сильной челюсти…

Она медленно присела, потом медленно направилась ко мне, до самого края подоконника. Я смотрел на нее, не отрываясь, обливаясь потом, дрожа не столько от страха смерти, а от ужаса при мысли о прикосновении этого омерзительного существа.

И потом внезапно наступил конец. Я видел, как она нагнула брюхо, как сжалась, приготовляясь прыгнуть. Потом раскачалась, как гимнаст на трамплине, но тяжелее, описывая сперва странную кривую, и прыгнула…

Я испустил ужасный крик, который пронесся по всей гациенде… и надо мной сомкнулась благодетельная мгла.

Только потом я узнал, что случилось и благодаря чему я остался все-таки в живых. Мануэла, стоявшая за дверью моей комнаты, видела происходившую драму, приподняв портьеру, отделявшую комнату от коридора. Она рассчиталась со мной по-своему.

Потом я узнал, что накануне она послала одного из своих слуг в горы с поручением принести «черную вдову». Это нетрудно, потому что эти бестии живут в определенных местах и охота на них легка. Вооружившись сеткой и картонной коробкой, слуга быстро исполнил поручение.

Кармен прибегла к кинжалу. Мануэла была более рафинированной, если можно так сказать. Она знала, как на меня подействовала первая встреча с этим ужасным животным. Подумала ли она о тех последствиях, когда поручала «черной вдове» отомстить за себя? Может быть.

В женщинах можно предполагать все. Она присутствовала при моей агонии и видела, как огромный паук прыгнул на меня. «Вдова» прыгнула сперва на обнаженную грудь, укусила, потом вцепилась в щеку, укусила снова… Я был без сознания и так бы, не приходя в себя, и перешел в лучший мер, если бы в эту минуту Мануэла, — как рассказывали мне позднее — не ворвалась в комнату. Может быть, ее любовь была так же велика, как и ненависть. Может быть, в последний момент жалость закралась в это сердце, горячее, как огонь, и холодное, как лед.

Одним ударом каблука она раздавила адское насекомое, стремившееся теперь спрятаться под портьерой, и приникла губами к моим ранам, маленьким, но явственным, высасывая изо всех сил яд, уже струившийся по жилам.

Кажется, пеоны, привлеченные шумом и криком, пытались оторвать ее от кровати, на которой был распростерт мой полутруп. Должен заметить, что яд «черной вдовы» одинаково смертелен независимо от того, попадает ли он в кровь или в желудок. Но Мануэла, вцепившись руками в железные перекладины кровати, на которой я лежал, как вампир, высасывала яд из моей груди и сопротивлялась так отчаянно, что пеонам пришлось в конце концов оставить ее.

Комната сразу наполнилась взволнованными людьми: кричали, звали доктора, призывали Мадонну, побежали искать падре, женщины плакали, мужчины проклинали… Словом, ты можешь себе представить…

Марсель замолчал. Воспоминания взволновали и разгорячили его, потому что он налил себе еще стакан коньяку. Я с трудом смотрел на него, потому что он стал еще отвратительнее. Черное пятно, не замеченное мною раньше, теперь совершенно ясно выступало на его левой щеке, около уха.

Волнение этих мексиканских слуг, собравшихся около него в комнате гациенды, продолжало забавлять его. Он рассмеялся, и гримаса смеха напоминала смеющийся череп.

— Итак, дорогой, — продолжал он, — я заканчиваю свою историю. Я очнулся вечером, чувствуя, что могу приоткрыть глаза и что я все-таки не умер. Разжав мне зубы, они влили в меня столько «агуардиенте»[35], что моя грудь горела, как в огне. Так как я был парализован, то пролежал неподвижно несколько дней. Мне, конечно, дали бы умереть, если бы не вмешались директора завода, которые, боясь, что из-за смерти француза могут возникнуть какие-либо неприятности, не приложили всех усилий, чтобы меня спасти.

Меня перевезли в госпиталь. Там я пробыл два месяца и вышел оттуда живым, но смердящим скелетом. Окончательно уничтожить в организме следы яда «черной вдовы» так и не удалось. Он каким-то образом действует на кровь, разлагая ее, — приблизительно то же, что происходит в трупах во время гниения. Очень мило, не правда ли? Поэтому ты должен извинить, что я, навязывая тебе свое общество, заставил тебя пробыть со мной столько времени в отравленной атмосфере.

Я должен сам вести свое хозяйство, потому что не хочу держать ни одного слуги. В отелях через несколько дней передо мной вежливо извиняются и заявляют, что «ваша комната была заказана уже заранее», и, к их сожалению, отель совершенно полон и нет другой…

Я сейчас пария — хотя осталось, правда, уже не слишком долго. Может быть, несколько месяцев. Ты удивляешься, почему я столько пью? Это единственное, благодаря чему я еще могу кое-как жить и что вытесняет хоть немного запах «черной вдовы».

Он снова рассмеялся, и я поднялся. На стене скалила зубы маска ацтека. В открытое окно до меня доносились шумы Парижа, гудки автомобилей, такие обычные и такие приятные сейчас. Мне хотелось как можно скорее уйти, увидеть обыкновенных людей. Я взял пальто.

Марсель продолжал сидеть в глубоком кресле. Казалось, что он совершенно утонул в нем. Я не пожал ему руки — у меня не хватило мужества.

— Прощай, дружище, — сказал я ему. — Как-нибудь вечером встретимся на террасе.

Он не ответил. Но, когда я переступил уже порог, у меня мелькнула одна мысль, и я остановился. Я не мог уйти, не выяснив этого.

— Между прочим, я забыл тебя спросить… Я очень рад, что ты так хорошо отделался… но…

— О, — послышался слабый голос, шедший из глубины кресла, как будто откуда-то издалека, — ты хочешь знать, что сталось с Мануэлой? Но этого не узнаешь… Это тайна.

К началу зимы Марсель умер. Время от времени я осведомлялся у консьержки, что с ним, но не мог заставить себя подняться на пятый этаж. А так как он больше не выходил, то не было возможности встретиться с ним. Консьержка жалела своего несчастного жильца, которому она носила раз в день еду, «зажимая нос».

Однажды она мне сообщила, что все кончилось. Пришла полиция, потому что эту смерть нашли странной. У него не было ни родственников, ни наследников, и его похоронили на общественный счет в общей могиле для бедных, и, так как никто не соглашался взять его вещи, то квартиру в конце концов очистили мусорщики.

Но, кроме того, было и еще одно обстоятельство.

— Ведь все были убеждены, — сказала консьержка, — что он преступник, ваш друг. И представьте себе, в чулане около его комнаты нашли большой закрытый ящик. И когда его открыли, знаете, что там оказалось? Скелет, сударь, человеческий скелет.

— Скелет? Ах, черт возьми. Что же говорит полиция?

— Пришли эксперты, вызванные полицией, и они заявили, что это просто курьез, который месье Марсель привез из этих ужасных диких стран. Там, в древние времена, сохраняли таким образом трупы умерших. Они сказали, что это… постойте, такое смешное название…

— Ацтек?

— Да-да, вот именно. Я не могу этого произнести. И тогда ящик со всем его содержимым отправили в музей, там, около Трокадеро… не знаю точно…

Идя по бульвару, я раздумывал над странным концом и не менее странным ящиком.

И вдруг остановился, пораженный внезапной мыслью.

— Черт возьми, — почти воскликнул я вслух. — Но ведь этот предполагаемый ацтек… в музее Трокадеро[36]… Черт возьми! Мануэла не заслужила такой чести!