Таёжный перегон - Виталий Галияскарович Гадиятов
– …Просыпаюсь я утром от жуткого воя над ухом, – услышал Дубовик рассказчика. – Ну, думаю, для полного счастья нам только волков не хватает. Стал будить Ивана – он ближе всех ко мне лежал. Толкаю изо всех сил – ничего он не слышит. Промычал что-то невразумительное и отвернулся. Мол, не мешай мне спать. Ничего не скажешь, крепко спит Ваня – хоть за ноги вытаскивай, не проснется.
Улыбаясь, геологи повернулись к полному, расплывшемуся в добродушной улыбке парню, стоявшему рядом.
– Не вылезая из спальника, тихонько взял я свой карабин, – продолжал Михаил. – Он всегда со мной рядом под стенкой палатки, и думаю, сейчас я тебе покажу, как пугать спящих людей. Будешь знать наших.
Дубовик прислушался и теперь не пропускал ни слова.
– Обычно карабин я оставляю заряженным, но всегда ставлю на предохранитель. А в тот раз, как пришли из маршрута, патрон из патронника вытащил, курок спустил, а на предохранитель не поставил. Пусть, думаю, пружина отдохнет, а то в последнее время от осечек замучился. За палаткой вой неожиданно прекратился, наступила жуткая тишина. Только слышу, как сердце у меня стучит, и, так громко, что мне кажется – готово выскочить из груди. Аж в ушах отдает и в висках колотит. Стал я потихоньку взводить затвор. Ну, думаю, как патрон в патронник загоню, выстрелю прямо через палатку. Покажу этому хищнику, как нападать на геологов. Тут промазать просто невозможно – через светлую стенку я даже вижу очертания волка. Он стоит рядом и прислушивается, видно, чувствует свой конец. Нас отделяют считанные сантиметры. Осторожно досылаю патрон в патронник… – Михаил замолчал и, набрав полную грудь воздуха, резко выдохнул. – При этом затвор чуть-чуть все-таки лязгнул. У меня мурашки пробежали по коже. Ну, думаю, все, сейчас убежит. И что вы думаете? Почти сразу по ушам резанул протяжный визг. Да какой-то знакомый и совсем не волчий. А мой палец уже лежит на курке, я его почти отжал, осталось только спустить. И в этот момент меня как будто кто-то остановил, не дал взять греха на свою душу. Я не выстрелил. Присмотрелся, вижу – никакой это не волк, а собака. Прыгает, места себе не находит. Спронья я сообразить не могу, думаю, откуда ей тут взяться: ведь до ближайшего посёлка не меньше двадцати километров. Потом меня словно озарило: так это же наш Барсик. Позвал, а он как завизжит, и, вижу, тыкается мордой в застёгнутую дверь палатки. Следом лапами стал скрести брезент.
«Молодец, Мишка, – приходя в себя, подумал Дубовик, – не запаниковал, а ведь мог бы своего пса подстрелить. Ну и нервы у мужика! А с виду вроде дёрганый, как будто от всех отбивается. Видно, сильно достают, мужик он вообще-то толковый».
Этого парня Александр недолюбливал, считал везунчиком. По жизни все ему доставалось легко и незаслуженно везло. Теперь он посмотрел на Михаила другими глазами и словно увидел впервые. Не дожидаясь очередного рассказчика, Дубовик пошёл в сторону своего кабинета. Как многие люди высокого роста, он ходил пружинистыми шагами, по-армейски размахивая руками и припрыгивая на ходу.
«Начну, как всегда, со списка, потом составлю заявку на получение нового снаряжения и инвентаря…»
В конце дня длинный список, написанный размашистым почерком, лежал на столе. Первым номером там значились полевые рабочие.
Глава 4
Непростая задача
В поисках рабочих Дубовик решил пойти проторенным путем, как делал каждый год. Но в этот раз не сработало: начальник отдела кадров, только услышав о проблеме, отрицательно покачал головой:
– К сожалению, пока никого нет, и в ближайшее время не предвидятся. На прошлой неделе подходили двое – сейчас оформляются к Соболеву на горные работы. – И будто в подтверждение сказанному показал на стол, где лежали потрепанные трудовые книжки. – Александр Федорович, в первую очередь мы укомплектовываем его отряд, а вам потом дадим студентов. Через месяц, я думаю, кто-нибудь подъедет. Ждите.
От досады Дубовик чуть не хлопнул массивной дверью просторного кабинета, заставленного сейфами и стеллажами.
«Как всегда, надо рассчитывать на собственные силы».
В каждой партии были «штатные бичи», постоянно ходившие в поле. Где-то перезимовав, как перелетные птицы, весной они снова появлялись в экспедиции. Такая жизнь затягивала и продолжалась не один год. После суровой зимы даже самая тяжелая работа казалась отдыхом на природе. Идя в поле, кто-то думал, что вдали от городов и поселков навсегда завяжет с пьянкой, а кто-то хотел отдохнуть от непутевой жизни. Но кончалось короткое северное лето, геологи возвращались домой, а у бичей все повторялось сначала.
Два старых кадра, узнав о предстоящем поле, еще зимой просились снова. В прошлом году они изрядно гульнули после расчета и, посчитав, что им не доплатили, приходили выяснять отношения. Кое-как их успокоили, и, хотя на следующий день они извинились, неприятный осадок остался надолго. Тешась надеждой, что, может, повезет, после работы Дубовик поехал в аэропорт.
Приезжих узнать было несложно. На улицах этого северного города зимой они ходили в валенках, в которых было холодно. Но чаще всего гости носили модные сапоги или ботинки. Замерзшая обувь при каждом шаге стучала набатом по утоптанному снегу. Резиновая подошва на морозе становилась «железной» и, даже самая толстая, обычно не выдерживала. Реже встречались «южане», которые своим видом напоминали полярников с дрейфующей станции или стоящего на посту часового. Надвинутую на глаза лохматую шапку наполовину закрывал высокий воротник свисавшего до самых пят овчинного тулупа, из-под которого выглядывали огромные валенки. А ранней весной, когда морозы стояли за тридцать, прилетевшие с «материка» люди ходили в легких куртках и даже в пиджачках. Поеживаясь от холода, они штурмовали местные магазины в надежде поскорее пополнить свой гардероб. А вот летом и ранней осенью приезжих узнать было сложнее, но, внимательно присмотревшись, иногда удавалось. И совсем просто было
