Валерий Иванов-Смоленский - В перекрестье Времён
Однако, все по-порядку. Ма, как вы, наверное, уже догадались — это уменьшительно от слова мама, которая приходилась матерью Робы, или Роберта, как его звали на самом деле. И звали ее Нелли Викторовна, впрочем, соседки бесцеремонно называли ее Нэлкой. Она была учительницей в школе, к счастью, как считал Роба, не в той, где учился он, и преподавала основы музыки и пение. Муж Нелли Викторовны, он же папа Робы (Роба называл его также коротко, но менее звучно — пА), находился в настоящее время в плавании. Нет, к сожалению Робы, настоящим моряком он не был, поэтому рассказывать приятелям и знакомым девчонкам захватывающие морские истории с опасными приключениями не приходилось, о чем Роба сожалел и иногда глубоко переживал.
Правда, письма, которые приходили от отца не менее двух раз в месяц, пестрели диковинными заграничными марками и многочисленными вычурными штемпелями многих почтовых служб мира. Но марки давно уже никто не собирал, сверстники Робы увлекались другими, более современными на их взгляд, занятиями. Поэтому Роба просто складывал конверты в картонную коробку из-под туфель, не теряя надежды, что еще придет их час, а сами письма хранились, конечно, у мамы.
На флот пА, или Андрей Данилыч, как уважительно звали его коллеги на работе и не менее уважительно — соседи, которые просто боготворили его за золотые руки и постоянное желание помочь своим ближним во всем, что касалось техники, попал совершенно случайно. Он всю жизнь работал на турбо-агрегатном заводе наладчиком дизельных моторов, и о море помышлял лишь во время летних отпусков, когда они всей семьей отправлялись в Крым, или на Азовское море, или в Одессу. На заграничные турне, увы, у семьи денег не хватало. Визит к ним папиного однокашника по техникуму, состоявшийся полтора года назад, начисто перевернул их однотонную и спокойную семейную жизнь. Однокашник оказался главным судовым механиком на судне, со странным названием «Caracas cow», которое любопытный Роба, сразу же заглянув в словарь, перевел как «Каракасская корова», приписанном к венесуэльскому порту Каракас и плавающим под либерийским флагом. За время своего пребывания механик порассказал много интересного об удивительных обычаях и нравах, царящих на море.
Однажды вечером, сидя за столом за пузатой бутылкой рома с наклейкой, изображавшей папуаса в каноэ, дюжину которых привез с собой гость, он и сделал неожиданное (и коварное, как сказала позднее ма), предложение па применить свои навыки и знания на необъятных морских просторах. На что пА лишь усмехнулся и как бы в шутку заметил, что терпеть не может морской качки. Однако собеседник оказался ушлым искусителем. Для начала он сказал, что никакой качки на таком судне, на котором он плавает, не бывает, ввиду того, что оно является громадным нефтеналивным танкером. Далее последовали и другие убедительные доводы, от которых отец также со смехом дурашливо отмахивался. Но когда собеседник заявил о том, что дизеля, стоящие на танкере в сотни раз мощнее и уж конечно несравненно сложнее, чем те с которыми возится отец в процессе своей работы, наступило кратковременное молчание. Па стал ожесточенно тереть свой нос, являя тем самым, признаки глубокого размышления над услышанной, ошеломившей его новостью. После чего состоялась ожесточенная перепалка, изобилующая техническими данными и характеристиками, в которой Роба ничего не понял. Затем еще дважды собеседники то хватали друг друга за грудки, то наполняли стаканы, а что было дальше, Роба не видел, поскольку был отправлен спать заявившейся на шум мамой.
А утром мама плакала и все повторяла: «ни за что!» в ответ на отцовы увещевания о необходимости сменить работу и временно переменить местожительство. Диалог, перемежавшийся женскими всхлипываниями и мужским кряхтением, состоял из убедительных, по мнению Робы, доводов и, напротив, малоубедительных восклицаний:
— Так и будем все жизнь тесниться в хрущевке…
— И пусть!
— Отдыхать в грязном и душном Крыму…
— И прекрасно!
— А машину так и не сможем приобрести…
— Обойдемся!
— Даже колбасы хорошей купить не можем…
— Докторская! Чем не колбаса?
— Пакеты целлофановые стирать, чтобы использовать вторично…
— Враки! Когда это было…
— Посмотри, как ты одета…
— Я тебе не нравлюсь?!!
Вслед за этим последовала шумная возня, грозившая перерасти в нешуточную потасовку и, как ожидал Роба, с непременным битьем посуды. Но положение спас вновь появившийся однокашник. Он победно тряс каким-то документом, облаченным в пластиковую обертку.
Судя по гневному восклицанию, мА и его собиралась немедленно взять в оборот. Па воинственно забурчал, очевидно, беря старого друга под свою защиту. В свою очередь, тот что-то возбужденно бубнил и выкликивал. Что было дальше — Робе уловить не удалось, поскольку вдруг наступила совершеннейшая тишина…
Позже Роба узнал, что причиной внезапного затишья явился тот самый документ в блестящей обложке, именуемый официально контрактом. Точнее, не сама, бесспорно красивая бумага с многочисленными цветными завитушками и вензелями, а цифра, скромно примостившаяся в нижней ее части. Вначале мА, вероятно, не поняла ее значения, поскольку дважды вслух повторила то, что было написано за цифрой в скобочках и прописью…
Короче, внесенная в контракт сумма вначале ужаснула ее своими размерами, а затем убедила своей основательностью и покупательной способностью. Так пА и стал судовым механиком на одном из крупнейших нефтеналивных судов мира. Через полтора года он должен вернуться домой, если, конечно, контракт не будет продлен. И вот на это Роба втайне основательно надеялся, поскольку жизнь его стала несравненно богаче не только впечатлениями, но и материальной частью его бытия. Ближайшим свидетельством тому был подаренный ему компьютер, напичканный самыми удивительными и разнообразными программами, распахивающими двери в иные восхитительные виртуальные миры и пространства. Теперь он надеялся уже на мотоцикл, да не какую-нибудь «Яву»… А скучать без отца в его возрасте было просто некогда.
Но вернемся к заветному ключу. Этот ключ мог открыть дверь, ведущую в самый таинственный уголок их дачи. Строго говоря, дача была не их, а принадлежала деду Робы, который являлся отцом Андрея Даниловича, то бишь, робиного папы. На летний сезон, уже с конца апреля, их семья переезжала из тесной и душной городской «хрущевки» на природу. В чудесный тенистый ее уголок, который помимо роскошного старого сада со скрюченными от возраста яблонями, включал в себя солидный деревянный дом, кусок древней аллеи, поросшей могучими дубами и кленами, а также часть неглубокого извилистого ручья, пересекавшего участок аккурат вдоль аллеи.
