Глеб Исаев - «Травести»
Оля стояла посреди снежной пустыни. Мыслей не было. Только счастье. Она жива. И тут из глаз хлынули слезы. Не те, выбитые ударами ледяного ветра, а сладкие, приносящие покой и радость, слезы. Размазывая соленые ручейки рукавом мягкой замши, повернулась к деду.
— Поехали, Оля, — он кивнул на стоящую неподалеку «копейку». Из машины выбрался кто–то в комбинезоне и начал сноровисто убирать свернутые парашюты. Тепло салона, журчание двигателя навеяли сон. Оля вдруг вздрогнула: — А если бы не дернула? — спросила она, глядя на невозмутимо рулящего Михаил Степановича.
Он хмыкнул: — Cо мной бы спускаться пришлось, делов–то. Неужто, я б не поймал. Хм, чтоб у Степаныча курсант разбился? Да это позор на весь округ. Спустились бы, — он замолчал. Молчала и Ольга. Закрыла глаза, вспоминая мелькание облаков. И тут что–то щелкнуло. В голове пронеслись, пусть говорят, что не бывает, но за долю секунды промелькнули сотни, тысячи кадров. Садик, ободранный паровозик на участке. Березка с обломанными ветками. Парты и доска с надписью мелом. Колченогое уютное кресло, и мама в нем, с неизменным вязанием в руках.
Она распахнула глаза. И прошептала хрипло: — Я вспомнила. Степаныч, я вспомнила…
Дедок горделиво улыбнулся и повертел головой: — А то?… Ну и умница. То и ладно…
Глава 3
Утро принесло новые заботы. Позавтракали и, как по молчаливому уговору, двинулись в гостиную. Сели у камина.
— Михаил Степанович, а что дальше? — Ольга оторвала взгляд от багровых сполохов:
Дед вынырнул из старческой дремоты: — Ась? Дальше–то? Так жить надо… Да не хмурься ты, понял я вопрос твой. Давно жду, когда спросишь.
— Скажу сразу. Про банк и прочую ерунду это я так сказал, чтобы тебя от глупых мыслей отвлечь. Баловство это, — он махнул рукой, не считая нужным продолжать.
— Прежде всего, решить должна, для себя. Хочешь все назад вернуть или…
Она дернула головой, отвергая саму возможность обсуждения…
— Отомстить хочу. Сильной стать, мразь эту не бояться. Жить без страха, — добавила чуть тише: — Всю жизнь чего–то боюсь. В детстве — одной оставаться. Потом — боли, насмешек. А теперь — это. Надоело. А назад в театр не вернусь. И к Петьке тоже. Сгорело все.
— Буду сильной, смогу себя защитить, отпор дать.
— Ясное дело, против лома нет приема, — захихикал старик. И добавил ехидно: — Окромя другого лома.
— Дедушка. Ну и для чего так жить, бояться всего? А еще с этим, уродством, — она кивнула на отражение в стекле.
— Далось тебе… — с досадой вздохнул старик. — Это как раз самое простое. Я о душе спросил… Ну, да понял уже, — он замолчал, подумал и, привстав с кресла, ткнул ее в локоть: — Вот смотри. Легонько, кажется, да? А попробуй руку поднять. Не выходит? То–то. Сила, она разная бывает.
Михаил Степанович провел ладонью, нажал на запястье: — Видишь, отпустило. Потому и говорю: — Чего больше, желания отомстить, или себя изменить, чтоб не бояться?…
— Я, вот, жизнь, считай, прожил. Хлебнул всякого, — он вынул из шкафа небольшую шкатулку. — Тут все, что нажил, и потерял — тоже.
Отложил стопку орденских книжек и достал несколько фотографий: — Это жена моя, сын. Внучка на тебя, кстати, похожа. Да не хватайся ты за лицо. Я знаю, похожа.
Оля разглядывала чужие счастливые лица, думая о своем.
«А я, кто есть у меня? Петька? Да, наверное, даже искать не стал. Работа? Ерунда. Ничего нет. Ни дома, ни документов. Даже лица нет».
Старик выудил простенький телефончик, обмотанный для прочности синенькой изолентой. Сощурился, тыкая в кнопки.
— Ванюша? Узнал? Ну, так… Живу, чего мне. Новость у меня, Иван. Внучка нашлась. Пять лет искал, а вот отыскалась. Это история длинная. Такое дело… документов у нее так и нету. Метрики там разные. Не до того ей. Сам понимаешь. Выбери время, заскочи к старику. Я бумажки отдам, выправи, чего надо. А я уж… Все, молчу, молчу, знаю, и так выручишь. Когда? Ну, этак через пару неделек нормально будет.
— Не обидел? — глянул старик на Олю. — Тебе сейчас документ нужен, а пока сама сделаешь. О — го — го, намучаешься, ты же не местная? Пока внучкой моей будешь числиться, а переделать не трудно.
— Михал Степаныч, да зачем вам проблемы эти? — попыталась отговориться смущенная девчонка.
Старик предостерегающе поднял палец. Он успел набрать другой номер и ждал ответа.
— Семен Игнатьевич, — другим, совсем не старческим, голосом обратился дед к абоненту.
— Михаил Степанович это. Как дела? Нормально? …Да тоже ничего… Ладно, знаю, ты человек занятой, сразу к делу. У тебя «лицевик» в госпитале кто лучший? Ага. Нужно мне тут личико подправить. Ну, ты скажешь… Стар я для этого. Девочке одной. В беду попала, а хирург напортил.
— Кто делал? — переспросил старик. — Да ладно. С ним я сам, потом. Сейчас главное — исправить.
Выслушал рокочущий в трубке, голос: — В госпиталь? Хорошо. Значит, завтра с утречка и подъедем… — Все, до связи, — коротко простился он.
Вот и вторая проблема, считай, решилась.
— Вы о чем? — она уже догадалась, что старик вел речь об операции, но не могла связать дорогостоящую процедуру с мимоходной легкостью разговора. Возникло вдруг странное, двойственное чувство. С одной стороны, испытала благодарность к нежданному помощнику, а с другой, укололо понимание — бесплатных пирожных не бывает. А чем она может отплатить?
— Завтра, с утра, едем в гарнизонный госпиталь. Есть там один майор. Фамилия — Степанов. Из Москвы к нему приезжают. Мастер от бога, — дед прервался. — Ты и не рада, вроде?
— Спасибо, вам конечно, за все, Михаил Степанович. я ведь ничем… Может не стоит? — произнесла Оля, старательно, чтобы не обидеть старика, подбирая слова.
— Цыц, — дед свел брови к переносице и даже топнул ногой, обутой в шерстяной носок. — Ишь ты…
— Хотя, может ты и права. Со стороны это все странно выглядит. Наверное стоит объяснить кое — что. — Он прервался, перевел дух.
— Они у меня самое дорогое были, — коснулся старик фотографий. — Так вышло, сына на Кавказ служить отправили, он тогда капитаном был. Жена с дочкой с ним поехала… а мать в гости напросилась.
— А тут как раз это и началось. Их и… Просто, зашли в городок среди ночи. Их… одной гранатой. — Дед замолчал. — В голосе не было ни злости, ни боли, ничего. Просто рассказывал.
— Тела на опознание в Ростов привезли. Всех, кроме внучкиного. Я, как узнал, рванулся ее искать. Но… не вышло. — Старик вдруг оборвал себя, а закончил совсем другим, задушенным голосом. — Да ладно, чего уж самому себе врать. Мог. Даже если бы не пустили, мог. Только не бросил. На самом верху обещали… Послушал. А они не пробовали даже. Вот тогда и ушел. Квартиру в Москве продал, сюда приехал. Живу теперь. с этим… Ведро орденов, душевное спасибо Родины и… они, — дед поправил стопку фотографий. — Так, может, и не тебе, в первую очередь, я помогаю, себе. Себе я помочь пытаюсь.
